Шрифт:
– Что вам надо?
Тихий свет обнимает чувственное сердце, обнимает горячо и немного неестественно. Оно загорелось моментально и замерло в ожидании чего-то. Может, наступит радость или поздно уже? Нет ничего? Али есть? Как вызнать правду?
– Дети… А помнят ли они меня?
Сколько раз, будучи отцом, он испивал детскую восторженность своих чад! Их у него двое – дочь и сын. О! забурлила жажда, взволновав кровушку, унесла туда, где счастье. Хотел сложить его образ во всех направлениях, хотел, да не сумел… Узнал о рождении дочери в полдень! Вспыхнула с жадностью поступь мысли! Выпил чуток и полетел на крыльях в родильный дом! Морозный воздух февраля отрезвлял дыхание! Было немного не по себе…
– Светка…
И в окне они – самые дорогие и любимые – жена и дочь… Чудо в одеялке тихонько спит и ничего ещё не знает. Красивая, и похожа на Светку… Такой маленький носик и розовые губки… Так чудесно смеётся и посапывает, словно жаждет получить от него непростое отцовство, а и ещё что-то… Из больницы нёс сам с гордостью! Стал-таки отцом! Обязанности не убавились. И в первую ночь самостоятельно пеленал малышку… Память разливалась горячо.
– Дочь… Взрослая уже…
Покатилась слеза забвения по небритой щеке. И её мера немного поубавила душевные силы. И не стёрлась память, а ещё крепче привязала на земную зависимость. Тихая печаль присела осторожно и плакала вместе с ним.
– Сын… Взрослый уже…
А в ту весенне-апрельскую ночь, когда светилась луна, он повёз Светку в роддом на скорой помощи. На улицах города очень тихо. Все спят. И никому невдомёк, что он опять, опять станет отцом! И теперь уже у него наверняка родится сын! Это ведь такая благость и почёт для мужской гордости! А, по сути, какая разница, кто родится?! Главное, чтобы здоровеньким родился, да счастливым после был!
В утро уже знал: родился крепкий здоровый малыш. Сын! Его сын! Он пребывал в радости! Не пил… А потом все вместе, вчетвером, шли с двумя колясками домой… Сжалась плоть… Гулял с ними, играл… Ласкались они душками, пухленькие, розовощёкие и всегда весёлые… Смех лился непритворно. Болели, страдали, плакали, смеялись… Светка всегда и неотлучно при детях.
Нет, он любил их… Любил… Любил… Пусть мало, мало давал отцовского тепла, заботы, но чувства не отсырели от гари безутешного пьянства. Он и сегодня их любит, хотя любовь наверно носит характер жёсткий и беспокойный.
– Дочь… Какая она сегодня? Невеста… Будет ли печалиться, когда меня не станет? Вспомнит ли отцовское усердие, если я уже не приду и не скажу ей слово своё? – Мысли сеются бурно, наскоками, ломают душу. – Сын… Похож ли на меня? Не повторяй моей судьбы, моих ошибок, не повторяй, сынок дорогой… Не пей, сгубит окаянная и загонит в тупик непролазный… Не даст высвобождения и покоя желанного… Слышишь, сынок…
Новая слеза ударилась о колени. Заныла свобода, и дыхание завертелось иначе. А там, под подушкой – верёвка… И она ныне какая-то тягучая и отчаянная. Она ждёт шею, его шею. Не хочется влезать. Но влезет. И не вернётся назад…
Мигают звёзды, а звездочёт считает: раз, два, три… А кому они нужны, если смысл потерян?! Пусть хоть миллиарды… Ему они ныне не нужны, совершенно не нужны, потому что он уходит в их вечные владения. И там рассыплется посреди необъятности и бесконечности… И уже никогда, никогда не возвратится обратно и не удержит благодатный миг земного сотворчества.
Или удержит?
– Есть ли другие миры, цивилизации? Есть ли что в пустоте?
И цивилизации есть, и миры! Их бесконечное множество, только они усеяны иным сочетанием звуков, нежели твоё, Генка, представление о них. И смысл в пустоте разлит не просто так. Но познать его придётся не здесь и не сегодня. Сойдёт дух прозрения, незаметно ниспустится в колодец сердца и откроются веки бессмертного чутья, и поймёшь: жил не зря…
– Эй, пустота, молчишь? Не можешь ничего сказать?
«Скажу, да не услышишь…»
О! услыхать образ её привета способен не всякий ум, а особенно тот, что отягощен мраком и тяготой несусветного зла. От мрака не поспевает (не созревает) духовная лира благополучия, она лишь омывает виски. В таком торжестве не ожить…
Тик-так…тик-так…тик-так…тик-так
Час…
Тик-так…тик-так…тик-так…
Минута…
Тик-так…тик-так…
Секунда…
Тик-так…
Как быстро, ох, как быстро возносится память убегающих часов! Возносится в никуда! Или в куда? Потише, потише, потише… Не спеши, не торопи разливать приближающееся событие! Человеку страшно умирать в неведении.
Тик-так…тик-так…тик-так…
Тик-так…тик-так…тик-так…
Кинул в последний раз взгляд в небо через окошко, оно какое-то тяжёлое, совсем безрадостное, но зовущее, пусть и светится с недоверием, ведь дума носит боль не увековеченную, в болезни завсегда рождаются нестройные образы и чувства, подумал с надеждою:
– Увижу ли?
Увидишь, но иначе, иначе предстанет образ обновлённого чувства, но как, как встретит? Как изольется образ явного бессмертия? Мысли взвинчивались, смыкая и размыкая тяготу прожитых, но не изжитых лет. Или уже изжиты? Изжиты окончательно и бесповоротно? Сумятица рождает новый сюжет. И сюжет нестройный, изворотливый, но нестройная изворотливость ведёт его в иную сторону. Зачем? Не постигнуть…