Панорама Уфы со Случевской горы. Фото 1910-х гг.

Архитектура жилых домов примитивная. В основном – сплошная масса деревянных одноэтажных домов в три, пять окон, часто еще крытых тесом, проросшим зеленым мхом, а ближе к центру города – железом. Выделялся каменный двухэтажный дом Дворянского собрания постройки 60-х гг. XIX ст[олетия] с розовыми стенами и белыми пилястрами [121] , с полукруглыми окнами второго этажа над карнизом и аттиком [122] с гербом города Уфы – бегущей куницей [123] . Куниц много было в уфимских лесах, и на базаре постоянно продавали охотники пушистые шкурки. Окраска домов темно-желтая или темно-красная, и без всякой окраски дощатая обшивка или натуральный сруб с мягким, теплым сероватым тоном. Ставни желтые, белые или голубые. На окнах цветы незатейливые, вроде герани. Дворы большие с травой, колодцем, сараем, собаками, сады с яблонями и кустами малины и смородины. Овраги, пруды с зеленеющей водой и ветвями над ней; чем дальше в Старую Уфу, тем зеленее улицы, скоро теряющиеся среди сплошных яблоневых садов.

Большой архиерейский дом каменный двухэтажный с заросшим дубками садом на горе, под горой широкая, спокойная, светлая река Белая, а за ней голубая даль степей с их чудными закатами. <У домов скамейки, чтобы вечерком посидеть, полущить подсолнухи и обменяться бесцветными разговорами, слухами и обязательными сплетнями. Серая масса домов купалась летом в зелени дерев, а [нрзб.]> [124] .

Зимой по городу лежали сугробы снега, его сгребали с тротуаров и улиц в целые горы, чтоб только можно было проехать и пройти, снег не вывозили, и весной текли целые потоки, и грязь, грязь непролазная. Весной и осенью нас отвозили в гимназию, и лишь бедные школьники приходских училищ акробатически пробирались по улицам, цепляясь за заборы, борясь с вязкой глиной и жидкой грязью. Немощеные улицы превращались в озера грязи, и на базарной площади даже ставили вехи, указывавшие, где можно было проехать. Тротуары лишь на трех главных улицах были покрыты плитами вразброд из местного известняка, на других были иногда доски, а чаще грунт естественный. Осенью Старая Уфа бывала отрезана от центра, проехать туда было чрезвычайно трудно, а пройти могли лишь смельчаки, и жила эта часть города своей жизнью, имела свой «нижний» базар, свою церковь, свое кладбище и свою пожарную деревянную каланчу, шатавшуюся при малейшем ветре; медицинская помощь при одном фельдшере больше отправлялась старухами, лечившими заговорами и травами. Среди садов и покосившихся домишек был пруд, где мальчишки купались, и тут же бабы полоскали белье. Плашкоутный мост [125] соединял заречную сторону, «забелую», где стояли три лесопилки. У моста постоянные плоты, с которых купались, и мальчишки ловили рыбу. Патриархальные были нравы: не заводили купален и купались все с плотов, мужчины ближе к мосту, поодаль женщины, дружелюбно перекликаясь между собой. Бани у всех были собственные; единственные общественные бани, довольно грязные, находились в овраге на Телеграфной улице, но ходить туда считалось предосудительным.

Панорама Уфы. Фото 1910-х гг.

За рекой Белой шла «урема», мелкий перелесок до реки Дёмы, а дальше лес и степи сливались в необозримую даль.

Перейдя из-за реки Белой на городскую сторону по мосту, попадали на «нижний» базар с мучными амбарами и мелкой торговлей. На самом берегу реки в конце семидесятых годов была построена изба, называвшаяся «спасательной станцией»; куплена была лодка, нанят отставной матрос, которого назвали «спасителем»; когда по Старой Уфе разнесся слух, что на Белой катается в лодке «спаситель», все старушонки собрались на реку. Тут же у моста стояли лубяные шалаши, где бабы продавали пироги с рыбой, калачи из серой муки и «кислые щи» (род кваса).

Налево по склону высокой Случевской горы и соседней Семинарской лепились птичьими гнездами домишки «архиерейской» слободки. Город, расположенный в нагорной части, издали казался очень красивым, утопавшим в садах с высящейся белой колокольней собора. Большой парк Ушаковский (по фамилии губернатора Ушакова, про которого говорили, что губернатор Ушаков из породы ишаков) был еще недавно насажен, и на его лужайках стояли стога сена, скошенного для губернаторских лошадей.

Против парка и было двухэтажное здание мужской гимназии, а недалеко находился губернаторский дом с крапивой и бурьяном у забора, рядом здание суда, дальше белокаменная татарская мечеть с высоким минаретом, и [потом] улица сразу шла под гору к реке. На базарной площади стоял деревянный сруб – «фонтал» [126] , городской колодец, накачиваемый вручную; против – здание городской думы с садом, где бывали гулянья с козлом, ходящим по канату, а в «царские дни» [127] зажигались плошки с салом, в которые мальчишки любили плевать, тогда сало так занятно шипело, и в соседнем ремесленном училище вывешивался транспарант с изображением цехов ремесел. Недалеко был и наш дом, в канавах росла трава, соседние улицы были сплошь заросшие травой.

Сухановский кабак был против базара, рядом с аптекой Генриха Штехера, и имел вывеску без надписи, с изображением двух мужиков, пьющих чай за столом, с самоваром и двумя штофами водки. По другую сторону базара был трактир Перепольцева с двором для приезжих возчиков и харчевней тоже с вывеской, изображавшей стол, с одной стороны которого сидел купец, держа перед собой на вилке поросячью голову, с другой, положа на стол руки и голову, спал субъект, по платью похожий на писаря, посредине, перед столом, стоял половой [128] , держа поднос с бутылкой водки. Вывески были больше предметными изображениями: так, у сапожника, поставлявшего на всю Уфу обувь, висел над входом огромный золоченый сапог, у булочных – золоченый крендель, у колбасной – окорок, у портного – ножницы. На углу главной улицы большой одноэтажный деревянный старый дом – трактир «Бавария» – притон всех босяков. Была еще гостиница «Россия» с бильярдом, содержавшаяся бывшим городским головой С.Л. Сахаровым, темной личностью, вышедшей из маркеров [129] .

Недалеко находилось двухэтажное здание присутственных мест: казначейства, казенной палаты и губернского правления. Во флигельке дома помещалась губернская типография, где печатались «Уфимские губернские ведомости» [130] , а в частной типографии купца Блохина печатался «Уфимский листок объявлений и извещений» с телеграммами «Северного телеграфного агентства» [131] . Этим и ограничивалась уфимская пресса. Блохин имел единственный на всю Уфу книжный и писчебумажный магазин, а также публичную Библиотеку для чтения с хорошим подбором книг. На оборотной стороне переплетов книг его библиотеки были наклеены ярлыки: «Читающих мои книги прошу углов в них не загибать, заметок не писать и книгу не выворачивать». На некоторых книгах 40-х годов были такие наклейки: «Не берите книгу грязными руками, не рвите и не пачкайте, не загибайте листов, не перегибайте в корешке, не кладите на мокрый стол, не выносите незавернутой, ибо от всего этого книга стареет и уже не может передать другим читателям всего того, что прочитали вы». Это приучало нас к бережному обращению с книгой, я сам стал переплетать книги, научившись их сшивать в переплетной Блохина, куда отдавал более ценные книги, и где мастер охотно показывал мне это незатейливое искусство. Цензура еще не добралась до «запрещенных» книг, и мы брали из библиотеки журналы «Современник», «Отечественные записки», «Дело» [132] ; выдавались свободно и сочинения Д.И. Писарева, также считавшиеся «запрещенными».

Центральная улица Уфы. Открытка начала XX в.

За нашим домом Лазаретная улица становилась глухой и скоро выходила в «степь» (поле), где было кладбище с церковью [133] , копией казанского пирамидального памятника на взятие Казани [134] . За кладбищем пруд, где купали лошадей, тут же купались и мальчишки, вылавливавшие пиявок; подальше казармы пехотного батальона и лагерь, примыкавший к непроходимым кустам орешника и леса, спускавшегося до пристани на реке. С другой стороны «степь» заканчивалась зданием острога и рядом щепного рынка, а далее дорога спускалась также к реке Белой, огибавшей полукругом город. У пристани и начиналось судоходство по р[еке] Белой до Казани и Нижнего Новгорода. Пароходы были мелкосидящие, однопалубные, с крошечными каютками в трюме и небольшой рубкой-столовой. Пароходное общество «Самолет» [135] было первым по времени, но его пароходы с громкими названиями «Рыцарь», «Витязь», «Скорый», «Проворный» ходили далеко не проворно. Износившись на Волге, они теперь были загнаны в Уфу. Ходили неисправно, тянулись до Казани по шести суток, постоянно застревая на мелях. Потом появились еще худшие пароходы В.Т. Поповой, с названиями в честь ее сыновей: «Александр», «Николай» и «Михаил», – совершенно позорившие честь ее чад [136] . Эти посудины отпугивали даже самых неприхотливых уфимцев. <“Ведь он развалится, разве на нем можно ехать?” – так оценивали свой же пароход лоцманы> [137] .

Так как пароходы отходили ночью, с расчетом быть на главных пристанях, где надо грузиться, днем, то на пристань раньше ездили под конвоем полицейских. Против пристани, на том берегу реки, был и наш рабочий прикол, где мы гимназистами проводили все лето. Вспоминая о давней, прежней Уфе, теперь так отрадно добавить о результатах завоеваний Великой социалистической революции, когда Уфа стала столицей Башкирской республики, раскрывшей свои богатейшие недра. Глухой Стерлитамак с ничтожной тогда деревушкой Ишимбаево стали приуральским Баку. За годы сталинских пятилеток в Уфе построены: ЦЭС [138] , спичечная фабрика, лесо-фанерный комбинат, моторный завод, нефтепромыслы, железные дороги, крекинг-завод, макаронная фабрика, Дом правительства, Дом специалистов, десятки школ, больниц, детских учреждений, жилых домов, Дворец социалистической культуры, прекрасный художественный музей с библиотекой по искусству, центральная библиотека, Дом кооперации, Дом связи – все это украсило Уфу, сделало ее неузнаваемой.