Шрифт:
Долохов окончательного варианта романа, как и много позднее Хаджи-Мурат, – чужд знаковой системе, ритуальности правил театра, который оказывается для таких героев подходящим контрастным фоном.
Характерные высказывания Долохова обращают нас к тому типу индивидуализма, который обозначен Толстым как «наполеоновский»: «Я никого знать не хочу, кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге» [X. С. 43], «мне что нужно, я просить не стану, сам возьму» [IX. С. 148]. По мысли многих исследователей 84 , «Война и мир» написана ради опровержения этого комплекса воззрений, причём частным моментом опровержения была художественная дискредитация героев, выступавших его носителями. Мы видим поражение Наполеона, поражение всего ряда персонажей, с ним связанных, – Элен, Сперанского, Андрея (раннего периода), но не Долохова. Последний подаётся читателю вне контекста семейного счастья «Войны и мира», он отчуждён, внезапно исчезает со страниц романа, более в нём не появляясь, – но его нельзя назвать побеждённым.
84
Одиноков В.Г. Поэтика романов Л.Н. Толстого. Новосибирск, 1978; Лесскис Г. Лев Толстой (1852–1869). Вторая книга из цикла «Пушкинский путь в русской литературе». М., 2000.
Долохов, несомненно, предстаёт одним из типовых выразителей индивидуалистической, романтической, «наполеоновской философии», личного подвига, своего Тулона – и при этом он органично и естественно вписывается в жизнь. Разгадка этого противоречия, скорее всего, скрывается в натурфилософских и мифопоэтических основаниях поэтики образа (коренящихся в символике Кавказа, так впечатлившего Толстого) и – соответственно – в органичности такого естественного индивидуализма.
Долохов неоднократно характеризуется как «зверь», «бестия» [XI. C. 199], «собака», хоть и «злая» [X. С. 110] и т.д. Зооморфизм данных оценок важен. Современные исследователи всё чаще обращаются к образам животного в художественном тексте и шире – в мировой культуре 85 . В поэтике произведений Л.Н. Толстого этот вопрос занимает значительное место, но изучен пока недостаточно. В числе значимых работ отметим монографию Б. Ленквист, которая в своём анализе «животных» ассоциаций в романе «Анна Каренина» приводит мифопоэтические параллели, связанные с образом медведя 86 , а также статью Е.Д. Толстой, раскрывающей смысл ряда зашифрованных «бестиальных» сравнений в стилистике «Войны и мира» 87 .
85
Геллер Л. О стереоскопической универсальности животных // Универсалии литературы. 2. Воронеж, 2010. С. 53–60; Зенкин С.Н. Зоологический предел культуры (Бахтин, Флобер и другие) // Зенкин С.Н. Работы о теории. М., 2012. С. 440–452; Нагина К.А. «Ангел, рождающийся из зверя». К вопросу о природе человека в творчестве Л. Толстого // Вестник Воронежского гос. ун-та. Серия Гуманитарные науки. 2003. № 2. С. 81–107.
86
Ленквист Б. Путешествие вглубь романа. Лев Толстой: «Анна Каренина». М., 2010. С. 97–111.
87
Толстая Е.Д. Мифологические умыслы в характеристиках героев «Войны и мира»: от первой ко второй версии // Актуальные проблемы изучения и преподавания русской литературы: взгляд из зарубежья: Материалы междунар. науч.-практ. конф., посвящённой 190-летию кафедры истории литературы филологического факультета СПбГУ. СПб., 2011. С. 342–354.
Л.Н. Толстой, 1954 г., Москва, фотография с даггеротипа
Стоит отметить прозвучавшее в письме к А.А. Толстой от 1 мая 1858 г. высказывание Л.Н. Толстого по поводу его рассказа «Три смерти»: «Его [мужика] религия – природа, с которой он жил. Une brute [животное], вы говорите, да чем же дурно une brute? Une brute есть счастье и красота, гармония со всем миром, а не такой разлад, как у барыни» [LX. C. 265–266].
Ю.М. Лотман так характеризует толстовских природных героев:
«…у Толстого мы сталкиваемся с героями, находящимися в пространстве между добром и злом и ищущими пути вырваться из мира зла и переместиться в мир добра, героями саморазвития и самооценки, и с героями существования, которое не подлежит оценке, – от деда Ерошки до Николая Ростова и Хаджи-Мурата» 88 .
Животность в натурфилософском лексиконе Толстого всякий раз будет означать «жизнеспособность», но не всегда – возможность совершать другие важные, с точки зрения Толстого, действия: например, жить в согласии с другими людьми, создавать семьи. Здесь Долохов оказывается таким же «пустоцветом», как избранная им в невесты «кошечка» Соня.
88
Лотман Ю.М. О русской литературе классического периода // Лотман Ю.М. О русской литературе. Статьи и исследования: история русской прозы, теория литературы. СПб., 2012. С. 598.
Тем не менее персонаж этот наделён в тексте «Войны и мира» важными сюжетными функциями: каждое его действие, привносящее хаос, маркируется в итоге движением главных героев вперёд, к своему счастью.
§ 6. Семантика холодности и отдалённости в образе Фёдора Долохова
Как мы помним, по О.М. Фрейденберг, «значимость, выраженная в имени персонажа и, следовательно, в его метафорической сущности, развёртывается в действие, составляющее мотив: герой делает только то, что семантически сам означает» 89 . Л.Я. Гинзбург добавляет: «элементы, прикреплённые к этому имени, выводятся друг из друга или из общего корня, вступают друг с другом в отношения подобия или противоречия» 90 .
89
Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. М., 1997. С. 223.
90
Гинзбург Л.Я. О литературном герое. Л., 1979. С. 90.
Интересно, что многие характеристики образа Долохова, рассматриваемые нами дальше, будут содержать сему «холод». Это же слово можно получить, как мы уже говорили, если инвертировать корень фамилии героя: «Долохов» – *«Холодов».
Б.М. Эйхенбауму принадлежит любопытное наблюдение, позволяющее считать, что созданию Долохова предшествовал персонаж с также «холодной» фамилией: Северников из «Декабристов». Его прототипом стал все тот же Ф.И. Толстой-Американец: «Цыганы, карты и темперамент, с которым играет Северников, напоминают Турбина-отца, т.е. графа Ф.И. Толстого <…> фамилия Северников образована, вероятно, от прозвища “Американец”, то есть от “Северной Америки”» 91 .
91
Эйхенбаум Б.М. Лев Толстой: Книга вторая: Шестидесятые годы. Л., 1931. С. 192.
В характеристиках Долохова сема «холод» встречается регулярно: холодность взгляда, холодность улыбки/усмешки, холодность тона: «холодным <…> ничего доброго не обещающим взглядом» [XII. С. 160], «холодно улыбаясь» [X. С. 353], «с холодной усмешкой сказал Долохов» [XII. C. 150], «отвечал холодно Долохов» [IX. C. 147]. Кроме того, Долохов бледен и светловолос. Единственное в его внешности, что не вписывается в эту холодную гамму, – его руки: они не маленькие и белые, как руки большинства героев, созвучных Наполеону, а «ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из-под рубашки» [X. С. 54].
Конец ознакомительного фрагмента.