Фулгрим задался вопросом, насколько хороша шпионская сеть Коринфа. По мнению Голконды, его агенты были любителями. В прошлом Властный Трон обладал внушительной разведслужбой, но патриции постепенно лишили ее полномочий, сил и средств. Теперь хорошие специалисты работали на богатых заказчиков, тогда как правительству едва хватало денег на жалованье своим солдатам.

Примарх выбросил эти мысли из головы, решив вернуться к ним позже.

Толпа на его маршруте все росла, и люди вытягивали шеи, чтобы рассмотреть Фениксийца. Помахав визасцам, он услышал в ответ громкие радостные возгласы. Уже разнеслась весть о том, что Фулгрим вышел на прогулку, и в этой части Новы-Василос понемногу возникала праздничная атмосфера.

— Приятные звуки, — сказал примарх.

Беллерос усмехнулся:

— Когда вы отказались от предложенных мною охранников, я сначала решил, что вы умышленно нарываетесь на неприятности.

— А теперь?

— Думаю, у вас есть опыт общения с народом. — Застенчиво улыбаясь, канцлер тоже помахал горожанам. — Вы отлично сознаете, какое впечатление производите при личной встрече. Вы подобны какому-нибудь древнему богу, который шествует среди верующих.

Будто в подтверждение слов Коринфа, от каменной мостовой отразились новые приветственные крики.

— Я тот, кем сотворил меня мой отец, — произнес Фулгрим, радуясь сообразительности Беллероса. — Надо же, как внезапно, стихийно собрались тут все эти граждане… Уверен, вы не имеете к этому никакого отношения.

— Во дворце непросто сохранить тайну, — пожал плечами канцлер.

— Госпожа Пайк утверждает то же самое.

— Она… импозантная женщина, — осторожно заметил Коринф.

Фениксиец усмехнулся:

— Да, верно.

Голконда, вне всяких сомнений, подтвердила свою полезность за время, прошедшее с момента высадки. Главный итератор медленно, но уверенно прочесывала ряды аристократов, составляя досье на тех, кто будет полезен, и отмечая тех, кого придется устранить. Последних оказалось больше, чем надеялся примарх.

Услышав испуганный вскрик, он вздохнул. Кто-то подступил слишком близко к Касперосу, и легионер сбил смертного с ног. Храбрецы из числа местных жителей завели вредную привычку трогать могучих великанов в роскошной броне. Вероятно, проверяли, настоящие ли они.

Тельмар навис над ошеломленным юношей — почти подростком — с таким видом, словно собирался добить его.

— Успокойся, Касперос, не то я тебя усмирю, — прошептал Фабий, схватив легионера за плечо. — Он не хотел навредить тебе. Просто любопытствовал. Мы бы на их месте вели себя точно так же.

— Пусть не прикасаются ко мне. — Тельмар сбросил руку апотекария. — К тебе это тоже относится, Паук.

Отступив на шаг, медик поднял руки.

— Я не хотел оскорбить тебя, брат.

— У тебя часто получается совсем не то, чего ты хотел, Паук, — ответил Касперос. — Зря ты вылез из своей паутины. Сейчас ты защищаешь этих людей, но обернись по сторонам — они боятся тебя больше, чем нас!

— Довольно. — Голос Фулгрима показался тихим раскатом грома. Толпа умолкла. — Вы недостойно ведете себя, сыны мои. Словно дети, ссоритесь на глазах у посторонних.

— Мой господин, Паук… — Тельмар осекся, увидев выражение лица примарха. — Апотекарий Фабий нанес мне оскорбление. Я требую сатисфакции.

Касперос взялся за рукоять меча.

— И чем же он оскорбил тебя? — вздохнул Фениксиец.

— Тем, что сравнил меня — всех нас — с этими… дикарями, — ответил Тельмар и поглядел на Торна, который согласно кивнул.

Примарх сдвинул брови.

— Что здесь такого? — Фулгрим осмотрелся, изучая настрой горожан. Они готовы были спасаться бегством: внезапная вспышка ярости Каспероса не просто напугала людей, но потрясла их до глубины души. Рассказы о случившемся разлетятся по столице, затем по всему континенту. Восхищение сменится ужасом. Ужас перейдет в возмущение. Из возмущения вырастет сопротивление. На глазах Фениксийца подобные до тошноты одинаковые истории уже происходили в десятке миров.

Фулгрим всегда ставил любовь выше страха. Просто потому, что она была сильнее. Страх можно победить, но любовь — никогда. Порой она усиливалась, иногда ослабевала, но не исчезала полностью. На Кемосе примарх завоевал народную любовь и здесь добьется того же.

Опустившись на одно колено, он протянул злополучному парню руку и помог встать. Тот поднял на Фениксийца взгляд, в котором смешались боязнь и восторг. Улыбнувшись, Фулгрим выпрямился.

— Я вышел из низов, — начал он, пристально взирая на легионеров. — Я трудился в каменоломнях и самых глубоких шахтах. Таскал бадьи на плечах, когда в подъемниках вышибало клапаны. Ломал ногти о рудную породу, наживал трудовые мозоли и волдыри от ожогов. Вы смотрите на окружающих сверху вниз, не видя красоты в их ежедневной борьбе. Вы не понимаете, кем они могут стать, если кто-нибудь смоет грязь с их лиц.

Нагнувшись, примарх посадил себе на плечо какую-то девочку. Крошка, нисколько не боясь великана, засмеялась и захлопала в ладоши, а ее мать прослезилась. Фениксиец указал в толпу, где многие люди, слушая его речь, преклонили колени.

— Взгляните на них, сыны мои. Вы стоите на самом верху, они — в самом низу. Ваш долг — поднять их так высоко, как только возможно. Прочие соображения недостойны вас.

Тельмар и Торн поклонились. Фабий замешкался, потом тоже опустил голову. Удовлетворенный этим, Фулгрим вернул малышку плачущей матери и повернулся к Беллеросу. Канцлер взирал на примарха с непроницаемым выражением лица.