Марина недоумевала. Об исключении беременности она позаботилась. Три месяца назад её гинеколог ввела ей инъекцию Depo-Provera. И она ещё действует. Но если Антон посчитал нужным сделать анализ, то и она ничего против иметь не будет. Всё равно результат ясен.

Кровь сдала. Выпила крепкого чаю с сахаром.

Снова зашла в палату к Нине Дмитриевне. Встретилась с ней глазами и испугалась: казалось, пожилая женщина смотрела Марине прямо в душу или в сердце, и видела то, что скрывалось от людских взоров. Ощущение было именно такое. Странное ощущение.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Марина.

— Почти хорошо. Боль ушла. Я даже поела. Кажется, последний раз. Я об одном жалею, что обнять сына не могу и уже не смогу. Сядь рядом, мне говорить трудно.

Марина пристроилась на стул рядом с кроватью и взяла пациентку за руку.

— Ты, дочка, хоть и молодая, но груз у тебя большой. Сбрось. Оставь и иди дальше. Живи. Ты понимаешь, о чём я говорю. Хорошая ты. Добрая, настоящая. Семёну не говорите обо мне. Пусть ждёт, пусть думает, что я вернусь. Ему так будет легче. А ты живи. Знаешь, о чём жалею? Что Семён у меня один. Зря не родила больше. Боялась. Повторения горя боялась. Теперь жалею. Так бы не ты меня сейчас провожала, а сын или дочка. Ладно, иди. Устала я. Посплю. Пока живая. Иди.

Марина легонько сжала руку женщины, ответной реакции не последовало.

Вышла из палаты, глотая слёзы. Но тут её вызвали в приёмный покой, а потом она ушла в операционную.

Когда вернулась, палата была пустой…

Постовая сестра сообщила, что больная умерла во сне. А историю болезни забрал заведующий.

Очень хотелось остаться одной или на крайний случай с Антоном. Подёргала ручку его кабинета — заперто.

— Марина, там тебя вызывают к главному, комиссия, помнишь? — Коля спешил куда-то.

Все куда-то спешили, только ей шевелиться не хотелось. Но надо к главному.

Тот её встретил очень радушно.

— Мариночка, милая, проходите, что-то выглядите совсем не очень! Но это ничего, вы нам тут сегодня не понадобитесь. Проверяющая из центра по душу Антона Сергеевича пожаловала. Они там старые знакомые оказались. — Он многозначительно хихикнул и сделал такое лицо, что типа, в те тайны соваться не намерен. — Так что пусть они сами. Планы у неё на Антона Сергеевича, обратно зовёт. Только я обрадовался, только расширять хирургию задумал, но что поделаешь. Уедет, значит уедет.

— Кто уедет? — Марина не сразу сумела вникнуть в слова главного. — Антон уедет?

— Ну да, я их разговор слышал. Конечно, подслушивать нехорошо, но я же должен быть в курсе, приходится прислушиваться. Зря я Колю на эту должность не поставил. Можно было бы и вас, но от вас мы всё ждём чего-то великого. Ваша мама в ваши годы…

— Вы правы, я не мама. Работы много, пойду.

— Счастливо, Мариночка, счастливо.

Пока Марина шла до лаборатории, думала исключительно об Антоне. Ну не может же он так с ней поступить! Неужели уедет? Только утром замуж звал… Хотя какие перспективы в центре — и какие здесь, на периферии… А Антон талантливый, он матери ровня. Но неужели уедет?

Вспомнился тот день, когда Антон ушёл. Она ведь до последнего верила, что этого не случится… Хотя он просил, умолял тогда отказаться от ребёнка. А потом сказал, что уходит не от неё, а от такой жизни. Он на такую не согласен. Он жить хочет.

Что он имеет теперь? Её сумасшедшую мать и работу в дыре. Ну, не совсем дыре, конечно, но по его-то меркам так выходит.

Что же это весь мир против неё ополчился?

Взяла результаты анализов. Смотрела тут же, не отходя. Анемия, гемоглобин низкий, сильно низкий. Интересно, куда подевался? Вроде бы ничего такого не было. Вот она, слабость. Причина понятна, но всё поправимо. Лейкоцитоз тоже ерунда, и СОЭ повышено. Марина пожала плечами, может, не долечилась. Но тут глянула на результат ХГЧ. Повышен, и на сколько… Так она же беременна.

Почти бегом летела в отделение гинекологии, прямо к заведующей.

— Анализы посмотрите, пожалуйста.

— Что ж, Мариночка, анемию будем лечить, беременность сохранять. Вам не двадцать лет, детка, пора. Ну, а муж — дело наживное. Мариночка, давайте не сегодня, у нас комиссия, дама такая вся из себя. Вот переживём проверку, и вами займёмся. А вы пока к мысли привыкайте. Настраивайтесь.

— Как же так получилось? Я не хотела и время инъекции…

— Вы, милочка, антибиотики принимали, они снижают активность препарата. А если по-честному, то, видимо, там, — заведующая ткнула пальцем в потолок, само собой, подразумевая сферы повыше, — решили, что так для вас правильно. Не надо спорить с ними, Мариночка. Не надо.

Почему-то очень захотелось домой, подумать, побыть в одиночестве, взвесить, понять себя саму. Но рабочий день не окончен, надо отпрашиваться.

В ординаторской был один Коля.

— Коль, ты не знаешь, шеф у себя?

— У себя. А что хотела? Знаешь, говорят, уезжает он, с той самой, с которой он сейчас в кабинете. У него с ней отношения. Она такая фифочка, что тебе и не снилось. Вот, а ты его почти простила. Что бледная такая? Переживаешь?

— Мне переживать нечего, отравилась чем-то, пойду, отпрошусь.