«Не смотреть в глаза! Не смотреть в глаза! Не дать сломать себя! Не позволить зайти так далеко!»

Тихо звякнула посуда, и вновь тишина. Только стук собственного пульса в ушах и ожидание чего-то… страшного и непоправимого.

Но давления не было, скорее, глухое раздражение с капелькой разочарования, которое горчило на губах.

Шорох.

А я всё не могла решиться открыть глаза. А вдруг всё начнётся снова?

— Мари, — терпеливо произнёс оборотень. — Я же пообещал, что не стану тебя ни к чему принуждать.

— А как же ваши… особенности?

Магнетизм, желание, которое невозможно контролировать, которому невозможно противостоять. Животные инстинкты, направленные лишь на размножение. Уничтожающие и стирающие все остальные потребности.

— На тебя воздействия не будет. Никогда.

Я всё-таки рискнула открыть глаза, понимая, что веду себя очень глупо. Но взгляд поднимать не спешила, изучая собственные руки, лежащие на коленях.

— И я должна поверить тебе на слово? — тихо спросила у него.

Опасная игра. Неправильные слова. С ними нельзя так разговаривать.

Я помнила. Никогда не забуду, даже если захочу.

— Можем подписать документ, — продолжил молодой мужчина неожиданно спокойно.

Зашуршали салфетки, звякнула тарелка.

— Это что такое?

Кажется, кто-то нашел записку официантки.

На это стоило посмотреть. Хищник изучил клочок бумаги, смял и отбросил в сторону.

Вот так и разбиваются девичьи мечты.

После чего взял белоснежную салфетку, достал ручку из внутреннего кармана и выжидательно на меня глянул.

— Что писать?

— А я откуда знаю. Это же твоя идея. И писать договор на салфетке… — я тихо рассмеялась, а он вдруг напрягся. — Что?

Что я опять сделала не так? С ним как по минному полю, уже не знаешь чего ожидать.

— Ты впервые рассмеялась.

Тоже мне, великое событие. Но для него это почему-то было важно.

— И что? — тут же насупилась я.

— Тебе идёт, — отозвался Стив. — И улыбка красивая.

И что я должна на это ответить?

— Спасибо, — промямлила в ответ и побыстрее сменила тему. — Тебе не кажется, что писать договор на салфетке… странно?

— Другой бумаги нет. Мы можем потом перепечатать. Значит, пункт первый: никакого внушения?

И взгляд такой… почти невинный, только чертенята так и бегали в глубине.

— Почему у меня такое ощущение, что ты что-то от меня скрываешь?

— Все мы что-то скрываем.

— Что-то важное.

— Но я могу ответить на любые твои вопросы.

— Прямо сейчас? — удивилась я.

— Потом, — уклончиво отозвался хищник, но отступать мне не хотелось.

— Когда?

— В нашу первую ночь. Я расскажу тебе абсолютно всё в нашу первую ночь. Если смогу хоть немного насытиться тобой.

Ну что, Мари, довольна? Получила ответ на свой вопрос? А вот теперь сиди и думай, что с этим делать. И с собственной фантазией, которая разыгралась не на шутку, представляя меня и его… нас… на огромной кровати. На смятых простынях… сплетённых в одно целое.

Ой, мамочка…

Нет, это просто невыносимо. Этого модифицированного слишком много. Его взгляда, прожигающего насквозь, голоса, что мягко обволакивал, как воздушное облачко. Теперь этот… хищник еще и в фантазии мои проник.

Обещал же, что воздействовать не будет. А как тогда объяснить всё это?

— Спасибо, — кисло отозвалась я, чопорно сложив руки на коленях. — Я не настолько любопытна.

Собственный голос звучал как-то неправильно и непривычно. А еще в горле пересохло.

Я схватила со стола капучино и одним разом осушила половину, после чего поставила чашку на место.

Вот только легче от этого совсем не стало.

Взгляд Стива стал еще более обжигающим. Я даже дёрнуться не успела, как он вдруг оказался рядом (одно слово — модифицированный: ловкий, быстрый, стремительный), коснулся большим пальцем краешка моих губ, стирая следы капучино.

Всего лишь прикосновение, а меня как огнём обожгло. Больно и сладко одновременно. Запретно.

И сама тут же разозлилась на себя и такую реакцию.

— Пенка, — невозмутимо отозвался Стив, вновь присаживаясь на диванчик.

Золото в глазах потемнело, и они почти вернулись к нормальному цвету, насколько он может быть нормальным у них.

— Продолжим наш разговор? Ты дала срок две недели. Четырнадцать дней для того, чтобы изменить мнение обо мне и всех модифицированных, вместе взятых.