– Это суп или каша? — Григорий разве нос в котелок не окунает, пытаясь определить состав и назначение вылитой из плошки субстанции.

— Это еда, -- недовольно ворчит, отрезая ломоть черного хлеба и пожелтевшего сала повар, – и за нее спасибо говорят.

Друзья рассаживаются прямо у ступеней штаба, постелив под себя свернутые шинели. На вкус варево оказывается вполне съедобно. Удается подцепить даже по куску волокон тушенки. Передавая друг другу соль и перец, бережно хранимые в тряпицах, солдаты с удовольствием завтракают.

– Говорят бате, наконец, нашли замену, – Вячеслав принюхивается к опасно выглядящему салу. Решив, что солдатский желудок все переварит, пытается откусить, мотыляя головой, как вцепившийся во врага бойцовский пес.

– Никто не заменит нашего командира, – брови Григория сходятся к переносице, а желваки подрагивают.

Его товарищ долго пытается прожевать кусок, смотря вдаль.

– Ну, – он справляется с салом и проглатывает, – рано или поздно это должно было произойти.

– Кто-то сильно провинился, раз сослан в такую дыру, – хмыкнув, драгун оглядывается через плечо на покосившееся здание и зачерпывает ложку.

– Да-да. Говорят новый командир изГенерального Штаба. И даже был на побегушках у самого Великого Князя.

Григорий сплевывает попавшуюся кость.

– Крыса тыловая. Подсунули.

Раздается скрип двери. При этом держащаяся на одном гвозде петель перекашивается и заваливается на бок, подняв облако пыли и штукатурки. Раздается истошная брань. Обернувшись, Григорий и Вячеслав замечают начальника штаба батальона. Единственный лучик света в кромешной тьме безалаберности. Гладко выбрит, аккуратно выглаженная форма, разве несколько припорошенная от упавшей двери. Человек в погонах майора кажется лишним не только среди руин первого драгунского но и в целом в форме военного. Худой, с изящными движениями танцора, да еще и в очках, мало похож на лихого рубаку.

– Доброе утро, Максим Петрович, – с набитым ртом панибратски здоровается Григорий. – Эдак ты, благородие, вырядился. Прям как к государю на поклон.

– Доброе-доброе, – майор, досадливо цокая языком, пытается вытрясти пыль с такой заботой приведенной в порядок формы. На манеру речи солдат офицер внимание не обращает, складывается впечатление, будто беседу ведут трое братьев. – И вам бы не помешало, оболтусы. Новый командир батальона уже сегодня пребывает.

Как по заказу по части разливается звук горна. Максим в последний раз осматривает свой внешний вид, расправляя складки и поправляя ремень.

– Строимся, – пытается отдать приказ майор, но командирским рыком начальника штаба мать природа не одаривает. Получается больше похоже на поперхнувшегося петуха.

Солдаты еще волокут ноги, толпясь у плаца и более активно гремя походными котелками, когда у проходной раздается гул приближающейся машины. Вскоре перед батальоном появляется и новоиспеченный командующий. В глаза бросается нетерпение офицера, он даже привстает на сиденье, спеша обозреть доверенное и без сомнения славное воинство.

– Глянь, – кивает Вячеслав, – прям сияет. Говорят, от капитана до подполковника прыгнул.

– Угу, – ухмыляется Григорий, – скоро плакать будет.

Молодой подполковник пытается лихо покинуть машину. Жаль появление терпит полное фиаско. Сияющие от крема сапоги погружаются в вязкое болото грязи. Первая же попытка высвободить ногу оборачивается увязшей в месиве обуви.

– Осторожнее, – виновато улыбаясь, подскочивший майор успевает подхватить чуть не упавшего Швецова. – Простите, мы не так давно вернулись с Курхистана, еще не обжились.

По строю прокатываются первые, пока еще сдерживаемые, смешки. Улыбка Максима становится совсем уж натянутой.

– Это то, о чем я думаю? – в попытках лучше рассмотреть новое начальство, невысокий Вячеслав даже на носки приподнимается.

– Хватило же совести напялить, – тихо рычит закипающий Григорий.

На лицо ветерана войны с восставшими горными амирами падает тень. На чужом офицере, за всю войну ни разу пороху не нюхавшему, сверкает серебром Курхский крест. А ведь из батальона никто даже из ротмистров не получает наград…

Пауза и молчание Алексея Швецова становятся до неприличия затянутыми. Драгуны стоят, в открытую гомоня и перешучиваясь, пожираемые потерянными и одновременно злыми глазами подполковника. Худшее не променять уютные и комфортабельные помещения штаба на свалку. Худшее – признать в глубине души правоту старой баронессы.

«Меня выкинули как плешивого пса», – трясясь от злобы и собственного бессилия, понимает офицер.

Невероятными усилиями Швецов хватается за внутренний стержень и выпрямляется. В конечном счете, это первые мгновения в настоящей боевой части. Не время отчаиваться.