– Что тут происходит? – сквозь толпу закоулками на вокзал с трудом пробивается майор Максим. Начальник штаба недоуменно оглядывается. – Вот оно что. Сперва разгромили нашего голубчика Вадима Юрьевича, а теперь грабим?

– Слесарные и токарные станки сейчас нужны в тылу, шахта все равно не работает, – невозмутимо говорит Швецов, – остальное как минимум пойдет на переплавку.

Оба вздрагивают от револьверного выстрела, хвала Всевышнему пока в воздух. Вот только навидавшихся ужасов таким не испугать. Тут и там беглецы пытаются прорвать заслоны, устраивая давки и драки с драгунами.

Максим подает коня вперед, ближе к вот-вот взбунтующейся толпе.

– А им вы, барон, помочь не хочешь? – сузив глаза он указывает ногайкой на людей.

– Не время для сантиментов, – отрезает и бровью не поведя Алексей, сидя в седле, как вкопанный. – Это последний паровоз, следующий с запада на восток. Уголь, железо, оборудование – кровь для нашей страны. Мы обязаны эвакуировать все хоть как-то способное производить оружие.

– Но как же человечность? – пытается воззвать к совести майор.

– Человечность? – по тону, Алексей будто впервые слышит это слово. Он указывает на запад. – Прямо сейчас к нам идут орды врагов. Симерия годами едва усмиряла горцев, вооруженных кремневыми ружьями, а на нас движется настоящий паровой каток. И нас переедут не заметив, если мы не научимся воевать.

Трудно предугадать, чем закончится сцена у вокзала, но со стороны города раздаются крики совсем иного тона.

– Это, барон, ваша затея? – спрашивает Максим.

– Нет, – Швецов удивлен даже больше начальника штаба.

Ольховцы выходят на улицы. Одни несут церковные хоругви и укрытые рушниками иконы, другие на скорую руку мастерят транспаранты. Глаза быстро выхватывают кричащие, ярко красные надписи "Отстоим Симерию", "Александр IV наш царь" и другие патриотические лозунги. Пусть нелепые, пафосные, но глядя на уверенно шествующих людей нельзя не воспылать сердцем.

– Враг коварно напал на нашу Родину! – слышен усиленный рупором голос. – Но мы отстоим Симерию чего бы это не стоило. Не дадим колбасникам ходить по земле наших предков!

Ольхово радужно приветствует шествие. Простые обыватели выходят на балконы и высовываются из окон, приветливо размахивая демонстрантам руками. Кто может, украшает дома государственными цветами, впервые Швецов видит такое обилие симерийского триколора.

– Вот видите, Максим Петрович, – торжествующе улыбается Алексей, – этот город особенный и способен, я уверен, еще не раз удивить весь мир. Невозможно защитить людей против их воли, но Ольхово выстоит ни смотря ни на что.

Между тем митинг все ближе подбирается к вокзалу и риторика резко переключается.

– Они уже готовы отдать нашу землю, нашу культуру и достояние Готии, – распинается незримый за плотной людской массой говорун, не иначе указывая на беглецов у перрона. – Они покорно сложили флаги Отечества под грязный готский сапог и ждут милостыни. А вы смиритесь с поражением?

– Нет! – в едином порыве издают рык сотни разгоряченных глоток.

Иные не раздумывая переходят от слов к делу и в беженцев начинают лететь камни. Патриотическая демонстрация грозит перейти в банальную свалку.

– Давайте, – негромко командует Швецов, делая жест людям за спиной.

Часть драгун конным строем просачиваются от вокзала и встают стеной между двумя слетающими с рельс толпами. Солдаты мигом получают часть летящих в обе стороны подарков, но хотя бы удерживают народ от более летальных последствий.

– Заканчивайте погрузку, – окрикивает подполковник вахмистров, устраивающих разнос у вагона, – нужно увозить паровоз.

Внезапно потасовка прекращается и все замирают, будто невидимая рука срывает ленту неоконченного синематографа.

– Вы слышите это? ..., – шепчет в гробовой тишине Максим.

Федоровка. Получасом позже

Все в окопе сворачиваются, прижимая головы и внутренне готовясь к очередному удару. Четыре секунды. Люди, живущие в далекой и быстро ставшей чужой вселенной "мира" даже не замечают этих казалось бы ничтожных секунд. Но тут, в Федоровке, они длятся дорогой в вечность. Четыре секунды делают из отпетого богохульника ярого богомольца. Время спрятаться, время помолится и вспомнить о родных. Как оказывается можно много сделать за четыре секунды.