«Странно… Странный я… Странная надпись на обороте…. Ничего не помню».

На террасу, залитую серебряным светом – сегодня было полнолуние –инет принёс плед, заботливо укутал им профессорские ноги, неожиданно заметил прилипшее непотребство. Хотел снять незаметно, но хозяин спросил:

– Что там?

– Ничего особенного, рекламный мусор. Я сейчас…

– Дай. Иди, свари ещё кофе.

– Слушаюсь, хозяин.

А хозяин убрал снимок в нагрудный карман, взял рекламку и ему, Людвигу Люберцу – сухарю-профессору и лауреату чего-то там разного, бесчувственному автомату для штамповки гениальных идей – вдруг нестерпимо захотелось соорудить бумажный самолётик и запустить его в ночное небо со своей террасы на семьдесят девятом этаже. Он лихорадочно вспоминал, как это делается, отчаянно матерился и удовлетворённо рычал, почти закончил и… остановился. Потом быстро развернул буклет, разгладил, направил в сторону лунного диска.

Два изображения совместились: реальная Луна ярко высветила фото своей обратной стороны, мало того, и знак геолокации рядом с Морем Мечты. Пугающе знакомая картинка заворожила Людвига. Ещё совсем немного и он вспомнит, сейчас вспомнит… Но нет, ощущение дежа-вю пропало.

Но осталась реклама. Люберц прочитал:

– Пансионат… Охота… Память… Память… Память… Ко мне, срочно!

Инет вбежал с дымящимся кофе:

– Готово, хозяин, готово!

– Цыц! Позвони Фаррету!

– А кто это?

– Цыц! Не знаю, вот здесь контакты. И ещё…

– Да, хозяин?

– Собери меня. Я уезжаю.

5

– Так, внимание всем! «Танцор – первый», «Танцор – второй», «Танцор – третий»! Если кто забыл моё лицо и голос, напоминаю: я – руководитель вашего художественного кружка Людвиг Люберц. Особо приближённым к моей бронзовой персоне благосклонно позволено называть меня Людви. Среди вас таковые имеются? Обозначьтесь!

– Хай, Людви! Здесь Мартин. Я – «Танцор – первый».

– Бонжур, Людви! Я Пьер Омон и по совместительству «Танцор – второй».

– Гу даг, Людви! Ингджолдр Сигурдфлордбра…

– Ин, я понял: ты – «Танцор – третий»… Парни, надеюсь, на своих крейсерах вы не в одиночестве потеете в связь-отсеках. Более того: тверёзые пилоты на местах, технари-спецы не режутся в карты, научные ассистенты погружены в зубрёж всех па сегодняшнего танца. Полный сбор. Никто не опоздал, не проспал, жив и здоров… Я – «Танго Зеро» объявляю трёхчасовую готовность.

Шутка про крейсера и связь-отсек относилась к камешкам, которыми необходимо закидать чей-то огород. В данном случае подразумевалось незримое, но постоянно ощущаемое влияние на исследовательскую группу «Лунное танго». Нет, не со стороны официальной верхушки айсберга в виде «Института космопланирования», а его подводной части – Альянса. О нём говорили много и противоречиво, что означало только полное незнание правды, поэтому гордиться своей причастностью к этой организации или сгорать от стыда, получая при этом от неё зарплату, каждый решал для себя сам.

Конструкторское решение группы Людвига Люберца по контрольным космоботам поддержки не нашло. В результате космобот получился тесным летательным аппаратом с одним пилотом, двумя специалистами технического обеспечения, научным ассистентом и главным научным руководителем этого коллектива. Все вместе ютились в единственной рубке круглой формы, разделённой на функциональные сектора. Также имелся гигиенический закуток, тамбур стыковочной камеры для причаливания небольшого спейс-катера, энергоустановка для маневрирования и гексагональный технологический коридор. Последний соединял крохотный обитаемый отсек с вращающимся модулем, столь огромным по отношению к нему, что всё в космических пропорциях напоминало муравьиную голову и опистосому. В этой махине сосредоточилась вся суть контрольного бота, его рабочий орган – мощнейший кольцевой лазер для циркулирующего фотонного потока, этакая гигантская ложка для возможного перемешивания пространства.

В эксперименте по чувствительности пространственной метрики, задуманном группой «Лунное танго», участвовали три космобота, синхронизируя свои лазеры в окололунном пространстве. Общую координацию и фиксацию результатов вёл сам профессор Люберц с базы-обсерватории «Сескуальта» в районе кратера Менделеев.

– Я – «Танго Зеро», два часа до начала… «Танцор – второй», внимательнее, ты наклоняешь плоскость системы. Угол критический, и растёт. Пьеро, ты меня слышишь? Автоматика не держит координаты. Что за молчание, «Танцор – второй»? Что у вас вообще происходит?

На глаувизоре сектор связи со вторым космоботом оставался пустым ещё некоторое время, затем появился Пьер Омон, Пьеро, как его все звали. Вид у него был растерянный. Глаза смотрели то прямо на руководителя экспериментом, то косили куда-то в сторону, откуда доносились пыхтящие звуки физической борьбы.

– «Танго Зеро», «Танго Зеро»… Людви, прости за задержку. Тут такое дело… Автоматика повреждена, ею сейчас занимается сервис-инженер.

– Переходи на ручное. Что пилот разучился руль крутить?

– Понимаешь, Людви, он… ему сейчас мой ассистент со вторым инженером руки вяжут.

Произошло труднообъяснимое: пилот, доселе мирно дремавший в своём кресле, вдруг вырвал из-под него тяжёлый бокс и запустил им в центральную часть кокпита, прямиком в автопилот. С криком: «Я лучший, я лучший!» – привёл в полный раздрай оборудование ручного пилотирования и стал посягать на научную аппаратуру. Какой-то бес протеста вселился в опытного межпланетника, прорвался давно зреющий нарыв.

– Я, конечно не доктор, и не мне ставить диагноз, – проговорил Пьеро, – но положение серьёзное. Эксперимент…