Богдан оглянулся. Мазнул по ней ленивым взглядом. На Ритке были умопомрачительные босоножки. Тонкая полоска черной замши, фиксирующая стопу, и такой же ремешок на изящной щиколотке. Да каблук, наверное, сантиметров двенадцать. Секс в чистом виде. Так легко было представить, как он упрет каблук себе в плечо и проведет языком по чуть выпирающей на щиколотке косточке вверх по ногам — оставляя чуть влажный след. А потом, вдоволь наигравшись, откроет ее для себя и вылижет так, что она горло сорвет от криков.

Будто бы догадавшись, какое направление приняли его мысли, Рита широко распахнула глаза и поджала на ногах пальцы. Схватила Пита за руку, пробормотав:

— Ну, мы уже пойдем. Марк, поставь цветы в воду, пожалуйста, и не забудь ключи. Я буду дома в девять, и вы не задерживайтесь. Мне завтра рано вставать.

Рита подалась к двери. Пит последовал за ней, но на прощание обернулся и подмигнул. Нерв на щеке Связерского дернулся.

И это она для этого урода так вырядилась?! Ему, значит, сына нянчить, а она…

— Па-а-а… Все нормально?

— Да… да, конечно. Жарко что-то.

— Так, может, никуда не пойдем? Хочешь, кино посмотрим или погоняем в приставку. Мама даже что-то приготовила, хоть я ей и говорил, что мы поедим в городе.

Богдан немного помедлил, а потом все же решил остаться. Не для того, чтобы потом наделать глупостей — убеждал он себя. И не для того, чтобы проследить, когда Рита вернется.

Нет, он в какой-то мере понимал, что все его претензии не обоснованы. Она имела право и на личную жизнь, да и на все другое имела… И все эти обвинения, что он с сыном, а она с мужчиной — дерьмо собачье хотя бы по одной простой причине! Именно она была с сыном последние двенадцать лет, в то время как он сам бездарно прожигал жизнь в промежутках между изнуряющими тренировками и играми.

Просто он оказался совершенно не готовым делиться. И не был готов к той ревности, которую испытывал каждый раз, когда видел ее с другими. Неважно, кто это был. Задница Ставински… или любой другой мужик. А хоть бы и тот — на танцполе. Хотя тут Богдан, наверное, все же кривил душой. Ставински он ненавидел особенно. Возможно именно потому, что чувствовал в нем опасного соперника. Сильного самца. Конкурента.

Богдан разулся, поплелся вслед за Марком в его комнату и будто бы между делом поинтересовался у сына:

— И что? Мама часто ходит на свидания?

Малой оторвался от поисков нужного диска для Плейстейшн и как-то странно на него посмотрел. А потом понимающе усмехнулся.

— Нет. Но не потому, что не предлагают. У нее работы много. А что?

— Да так. Вдруг тебе это не нравится.

Марик пожал плечами:

— Я не против, чтобы мама нашла хорошего парня. — Связерский вскинул взгляд. «И ты, Брут!» — чуть было не фыркнул он, но в последний момент сдержался, а Марк, между тем продолжал. — Из-за меня она многим пожертвовала… В общем… Я совсем не против.

— Это она тебе говорила про жертвы? — удивился Богдан.

— Вот еще. Я сам догадался. У меня же мозги, помнишь? Чертова уйма мозгов, — его двенадцатилетний сын постучал пальцем по собственной кубышке и покосился на всяческие дипломы и грамоты, украшающие стену над столом. В этот раз в его комнате было убрано.

— Ты действительно большой молодец, — согласился Связерский, на самом деле очень гордясь успехами сына.

— Угу. Но вообще, говорят, что любят не за что-то…

Снедаемый ревностью Богдан не сразу уловил, как они так быстро переключились с темы на тему, и вообще… о какой любви его сын толкует. Перед глазами стояла ладошка Риты в загребущей руке Ставински.

— Это ты о чем? — рассеянно уточнил у сына Богдан.

— Да так… Не бери в голову, — сдулся тот и снова принялся рыться в столе.

Остаток вечера они гоняли в приставку, а когда надоело — принялись пересматривать фотографии, отснятые еще в Испании. Обычно Связерский получал удовольствие в обществе сына, но в тот вечер он был какой-то дерганый и рассеянный. Он то и дело думал о Рите. И о её чертовом свидании! А еще Богдан очень боялся, что сгоряча наломает дров.

Рита вернулась, когда они с Марком ужинали.

Марк пулей вылетел на звук из-за стола, и Богдан двинулся за ним следом. Откинувшись головой на стену, Рита сидела на обитой бархатом банкетке и мечтательно улыбалась. А ему шею захотелось ей свернуть за эту улыбку! Всю душу вытрясти, в которой сейчас был, наверняка, не он! Не открывая глаз, она наклонилась и растерла уставшие икры. Связерский скрипнул зубами, больше всего на свете мечтая стащить ее с пьедестала этих чертовых каблуков, которые она не для него надела!

— Привет. Как погуляла? — нарушил Марк тишину. И тогда только Богдан заметил, что в ушах у Риты были капельки наушников — именно из-за них она и не слышала топот сына.