Шрифт:
Вопреки правилам воображаемых разговоров, Гата продолжала молчать, отдав управление вымышленному собеседнику.
«— Тебе бы, Гришина, почаще вспоминать русские народные пословицы и поговорки. Например, «с чем боролись, на то и напоролись». Или, повторюсь, «что посеешь, то и пожнешь».
«— Ничего я не сеяла. И не прогуливала урок по Некрасову. Я его проболела».
«— Да какая разница! Все равно пропустила!.. А теперь началось — думаешь, что знаешь на отлично, говоришь, что хочешь четверку… Чего ты привязалась к этим оценкам? Не понимаешь, что привязаться значит за них бояться. И вот трясешься от страха при мысли, что я тебе эту четверку поставлю и будет тебе испорченная четверть… Вон как боишься, аж рот побелел. Небось спать перестанешь от страха… А куда ты дальше этот свой страх понесешь? Никуда! К себе прижмешь и до гроба таскаться с ним будешь… Станешь скучной, вялой, измотанной. Сил будет хватать только на то, чтобы дальше бояться и из страха рождать какие-то новые нелепые желания… Гришина! Хочешь ты чего-то или не хочешь. Ждешь или не ждешь. Боишься или не боишься. Это все чушь и путаница твоего ума!!!»
Гата вздрогнула всем телом в кресле, но попыталась не дать разошедшемуся воображению лопнуть мыльным пузырем.
«— Неужели еще не наступил повод подумать, чего ты, Гришина, хочешь на самом деле? — продолжала Ирина Ивановна, после вспышки наклонившись вперед и уложив руки с морщинистыми пальцами на стол. — Не надо тебе жить по схемам: увидела у соседки сережки — захотела такие же; бросил парень — давай плакать и хотеть его вернуть; показали в кино красивую машину — и ну переживать, что нет такой же! Не твое это все, а чужое. Его на себя примерять… как говорят, «что русскому хорошо, то немцу смерть». Вышли сережки из моды, парень бросил опять, потому что бабник и не исправишь, машину угнали — и вот ты несчастна трижды. Насколько несчастна? Да до той же смерти! И все почему? Потому что подчинила свою жизнь тому, чем сама не являешься».
В этот момент у Гаты громко заурчало в животе.
Конечно, она же даже не позавтракала!
Из ускользающего придуманного разговора со старой учительницей эхом летели слова «Тройку я точно не хочу».
5
Гата не помнила, чтобы такой разговор был в прошлом, чтобы он имел место в реальности. Но то, что он мог быть, потому что в духе Ирины Ивановны были такие моральные наезды и назидания на будущее, это точно.
Пребывая в некоторой растерянности, Гата тем не менее понимала, что это ее страх и тревоги породили именно такой образ и именно такой разговор. Но все-таки надо было отдать должное методу, который психотерапевт наверняка бы обругал, — тревоги и страх сейчас отступили.
«Настоящая женщина, — посмеивалась над собой Гата, собирая бутерброд с сыром и колбасой, — сама напугалась, сама попробовала успокоиться, потом сама себя отругала, сама из-за этого расстроилась… А теперь пойду сама исправлять ошибку, которую сама же допустила».
С аппетитом жуя, она тщательно прослеживала нить событий последних дней.
Вот она поддается эмоциональному импульсу и выбрасывает из себя желание смерти. Ей казалось про Витю разное: и что она хочет ему зла, и что она хочет его к ней возвращения. То желание, что было сильнее, что из сердца искрой выпрыгнуло, что прожгло даже ее самообладание и сдержанность — то и ушло от нее, то легло на страницы рассказа.
Но вот это желание со страниц подбирает мальчик, первый читатель. Оно понятно и близко ему по его собственному опыту. Ему тоже кажется разное одновременно: и что он хочет дружить с одноклассникам и готов с ними на кладбищенские проказы, и что хочет, чтобы кто-то из одноклассников утонул, потому что как петухов сука… И он лишь усиливает негативную мысль Гаты.
И вот их желание выросло, вылупилось — полетело во вселенную, примерно как рассказывалось в статье, которую читала Лида, — и нашло свой источник, саму Гату.
Нашло, упало, лишило воли, опрокинуло в воду — и едва не убило.
Нить зашевелилась, свернулась, затянулась в крепкий узел.
— Шутки с таким плохи, — выдохнула Гата и, вернувшись в комнату, открыла ноутбук. — Отправишь, а оно отразит и вернет. Надо как-то осторожнее…
Первым делом она стерла из рассказа «пусть он утонет».
И через полчаса раздумий набрала новое примечание: «Володя обижается на хулигана Петухова, но тут его случайно толкает другой одноклассник и сбивает с волны обиды. Этот одноклассник просит дать списать математику. Володя забывает желание отомстить Петухову и начинает хотеть получить пятерку по математике, а то у него последняя была тройка”.
К вечеру рассказ был переписан и перечитан.
Правда, Гате думалось, что идея с «от тройки к пятерке» тоже слишком уж близко лежит к ней самой, к автору. И хотя эмоций в эту идею она не вкладывала никаких, ни негатива, ни радости, но этот выглядящий безопасным выход казался ей блеклым и в чем-то неправильным.
«Ощущение, будто торгуюсь с пустотой, пытаясь впарить ей связку бус, — проворчала Гата, закрывая ноутбук. — Но, в конце концов, не так много я у нее прошу — чтобы больше никаких мистических падений в воду, необъяснимых телефонных звонков и прочих связей, берущих за горло. Завтра пошлю Сереже новую версию… Держи, пустота, нейтральное желание. Отрази и… пожалуйста, ответь или тишиной, или чем-то тоже нейтральным».
Глава 10
1
Вопреки ожиданиям, спала Гата хорошо. Когда она открыла глаза и обвела взглядом залитую теплым светом комнату, потянулась, с удовольствием заметив, что ни одну мышцы в ногах не свела судорога, — и почувствовала себя прекрасно отдохнувшей. Со двора доносились смех и радостные вскрики детей, которых вывели после завтрака на свежий воздух, чтобы они нагуляли аппетит перед обедом.
Еще немного понежившись в постели, бездумно полистав новости социальных сетей, проверив подписки на ЮТубе и даже просмотрев в обновлениях ролики длиной строго до пяти минут, Гата, наконец, вылезла из постели. Касаясь вялыми пальцами то стен, то уголков мебели, она поплелась умываться.