– - Это я уже семь лет от тебя слышу. Больше ты ничего не хотел?

– - Кругом очень много неустроенных людей, которые потерялись в жизни и уже никогда не встанут на свою дорогу, Я хотел показать им, где они найдут себя. Они бы прекрасно устроились в собственной фантазии, им было бы там тепло я уютно. Как мне одно время. Однажды я видел в кегельбане безрукого. Это я и есть. Когда я пришел поиграть, на входе мне отрубили руки. Но я так сильно хотел играть (да и чем еще заниматься в кегельбане!), что стал фантазировать, как я это делаю. Вот чему я хотел научить всех безруких. Ведь в этом Сворском кегельбане все игроки -- инвалиды, потому что контролер -костолом... Но страсть к приспособлению показалась сильнее моего логоса: кто-то стал катать шары ногами, кто-то приладил протезы вместо рук, а кто-то прикорнул в углу. Неустроенные, потерявшиеся, взаимные суррогаты сумели притереться, как бракованные болванки в наспех собранном станке: поскрипели, помучились на чужих местах, поснимали друг с друга стружку. Плохонькие вышли из них детали, но станок кое-как заработал. А фантазии мои никому не понадобились. Зачем приспособленцу напрягать голову, если включи телевизор -- там за тебя другие нафантазируют и покажут. Люди не хотят думать, им невыгодно -- вот в чем ужас! А у кого нет телевизора? Кто слепой, без палки? Ходит впотьмах и думает. Им-то что делать?

– - Ну и зануда ты, Сусанин,-- сказал Семенов.-- Я не возьму тебя в лес, ты очень много говоришь. Вот ван дер Югина возьму, он -- тихий террорист.

И довольно подхмыкнул комплименту с полки.

– - Возьми меня, пожалуйста,-- попросил Сусанин.
– - Я тут погибну.

– - Возьми его,-- попросил слесарь.

– - Бутылки, ты умрешь сегодня ночью, -- предрек Семенов.-- Скажи нам что-нибудь на прощанье.

– - Самая большая загадка для меня -- это смерть,-- сказал слесарь.-- Я не представляю, как я умру.

– - Зачем я полез учить людей, если собственную жену не смог перевоспитать?!
– - опомнился Сусанин.

– - Тебе плосто не повезло,-- сказал ван дер Югин.-- Надо было зениться на Малине или Кавельке: из них мозно делать все, сто ни заблаголассудится.

– - Ты любишь Фрикаделину, как психиатр своего подопечного,-- сказал оракул.

– - Из меня тоже можно делать все, что ни заблагорассудится,-- сказала Любка.-- Адам, давай разведемся и поженимся, раз у тебя жена ненормальная, а мой муж -- дурак. Будешь сыт, обут, одет...

– - Нет, Любка, я не женюсь на тебе ни под каким соусом. Я не делаю одну и ту же глупость дважды.

– - Тогда давай выпьем спирта на брудершафт, -- предложила Любка.

– - С Бутылки выпей: он что-то совсем пригорюнился.

– - Плохо мне,-- пожаловался слесарь,-- я заболел. Оказалось, он выпил весь спирт. Поэтому никто не удивился его внезапной болезни.

– - Тогда давай станцуем, -- предложила Чертоватая, -- реставратор споет нам песню.

– - Я не знаю слов ни одной песни, -- сказал реставратор.

– - Даже "Взвейтесь кострами..."?

– - Какие к черту танцы!
– - возмутился Сусанин.-- Я сижу и страдаю, что жизнь прошла впустую, а ты -- танцы!

– - Мне плохо,-- напомнил Бутылки.-- Не кричи.

– - Еще бы!
– - сказал реставратор.-- Вылакал ведро отравы и хочет, чтобы ему было хорошо.

– - И мне плохо, не пойму отчего, -- пожаловался Сусанин.

– - Тебе жалко старую притершуюся жизнь, -- объяснил Семенов.

– - Правильно!
– - сказал Сусанин.-- Вроде, не рвался я к директорской должности -- она мне случайно досталась,-- а все равно жалко. Привык я, привык и-- сломался. Что ж поделать! Видно, планида моя такая. А с ней не поспоришь, и если вышло так, что все, кто пытается повернуть мир с проторенного пути, должны погибнуть, значит, и я обречен.

– - Тоже мне, Данко!
– - сказал оракул.

– - Тогда я домой пойду, сказала Любка.

– - Иди,-- сказал Сусанин.

– - А ты?
– - спросила Любка.

– - Я тоже пойду, -- сказал Адам,-- только на месте,-- он обнял Бутылки и заснул с ним на книгах...

Но проснулся Сусанин один и не сразу понял: вечер на дворе или утро. Оказалось, глубокая ночь, а на месте слесаря оказалась вобла.

– - Где Бутылки?
– - спросил Адам.

– - Усох вместе с одеждой,-- сказал Семенов.

– - Вдруг полился с него пот в три ручья,-- сказал реставратор.

– - На полу соблалась селая луза, -- сказал ван дер Югин.

– - Крысы пили из нее, -- сказал Семенов.

– - А Бутылки уменьшался на глазах, дубел и покрывался соленой коркой, как саваном,-- сказал реставратор.

– - Он молсился и усыхал,-- сказал ван дер Югин.

– - Пока не превратился и маленькую сушеную рыбку, -- досказал Семенов.

Сусанин взял воблу в руки, рассмотрел со всех сторон и спросил ван дер Югина, разучившегося врать:

– - Неужели это Бутылки?

– - Слесаль-сантехник,-- подтвердил И.

– - Как же его угораздило?
– - спросил Сусанин.

– - Мы тут думали, пока вы спали, почему он усох в воблу, а не в пустую бутылку, и решили, что он тайно исповедовал восточную религию, обожествляющую пиво как влагу, -- сказал реставратор.
– - Мы видели на его усыхающем теле непонятные магические знаки.

– - Нет-нет,-- сказал ван дер Югин, словно возрождая спор, который проспал Сусанин,-- это все от алкоголисма.