– - Адам Петрович, не уходи, -- попросила толпа хором и наперебой, потому что некоторые попросили дважды.

Сусанин вздохнул и пошел.

– - Не уходи, Адам Петрович, -- попросила толпа дружнее. Сусанин остановился и сказал:

– - Всегда лучше уйти, чем ждать, когда тебе покажут на дверь пальцем.

– - А кто покажет, Адам Петрович? Ты нам скажи, мы ему не то что палец, руки оторвем.

– - Я ведь не только поэтому ухожу, ребята. Что мне перемена декораций!
– - сказал Сусанин.
– - Я расскажу вам притчу про себя. Некто кормил своего кота одной сырой картошкой. "Голод -- не тетка", -- думал кот, морщился, но ел сквозь дрему, потому что с закрытыми глазами ему казалось, что перед ним рыба...

На улице Адам, гордый собой, сказал Семенову и ван дер Югину:

– - Видели, как меня народ любит!

– - Попроси, чтобы тебя избрали почетным жителем Сворска и украсили твоим портретом "Доску передовиков", -- посоветовал Семенов.

– - Я хочу памятник, -- сказал Сусанин.
– - После смерти. Отлитый из бронзы и меди, я буду стоять на площади и снисходительно улыбаться, держа за руку самого себя, только маленького.

..."Незабудка" была переполнена: сворские алкаши праздновали эпоху переходного периода. Сусанин с радостью заметил, что его бывших подчиненных нет. Семенов с радостью заметил воблу в своем кармане. Ван дер Югин расстроился, вспомнив времена, когда и этом нынешнем свинарнике градоначальник давал балы, и на лестнице, ведущей в сортир, мелькали дамы в газовых платьях с голыми руками, плечами и даже коленками, если посмотреть из прихожей, вот именно с того места, на котором стоит сейчас И и видит только мужика, икающего в ритме механических часов.

Хотя "Незабудка" считалась пивной, но пиво здесь употребляли, как содовую к виски или -- тоник к джину. Основным пойлом в "Незабудке" был спирт, а у тех, кто побогаче, -- дешевый портвейн. Спирт возили в Сворск железнодорожными цистернами, но почти весь он переливался в глотки жителей. Совершенно обесцененный от изобилия, он продавался бидонами за рубль, да и то незнакомцам, а друзей поили даром. Пили чистым, разбавленным и настоянным на какой-нибудь травке. Пили рюмками, стаканами и кружками, украденными из-под бдительного глаза Незабудки. Пили залпом, выдохнув и глотая кадык... Бороться со спиртоносами и спиртолюбами не имело смысла, проще было разрушить промышленность и остановить прогресс...

Сусанин с Семеновым утолили жажду первой кружкой под вопли ван дер Югина, что пить -- здоровье губить, и, когда оракул достал из кармана воблу, пришел Иван.

– - Меня в армию забирают, -- сказал он.

– - Когда?

– - Завтра в шесть утра сбор у военкомата, -- ответил Иван.
– - Сегодня прошел медкомиссию, а завтра уже с зубной щеткой и сухим пайком.

– - Тут кто-то постарался, чтобы тебя забрали побыстрей,-- сказал Сусанин, обсасывая плавник, -- чтобы ты провел медовый месяц в казарме.

– - Подряников и Сплю, -- вывел Семенов.
– - Кто еще?

– - А может быть, председатель химзаводского профкома?-- предположил Иван.

– - Нет, у него кишка тонка, -- сказал оракул.

– - Подряников знает, что ты женился?
– - спросил Сусанин. Иван пожал плечами.

– - Мозет, есе лаз набить молду Подляникову, -- предложил ван дер Югин, -- тогда Ваню забелут в милицию, а не в алмию.

– - Но на свободе он все равно не останется, -- сказал Семенов.

– - А ты попроси отсрочку, покажи "Свидетельство о браке", -- предложил Сусанин.

– - Показывал, просил, умолял, -- ответил Иван.
– - Они считают, что я нарочно женился, лишь бы от почетного долга уклониться.

– - Значит, сегодня не только наши проводы, но и твои тоже.

– - И мои, -- сказал подошедший Бутылки.
– - Уже решил -- завтра сдаюсь в ЛТП. Я совсем спился, я даже не знаю, какой сейчас год, весна на дворе или осень. Спрашиваю у всех, мне говорят, а я забываю.

– - Ты болен, -- поставил диагноз Сусанин.
– - Ты болен, Бутылки, от того, что сильных и здоровых в нашей стране больше интересует наркомания на Западе, чем собственные алкаши. Вообще, живой интерес ко всему окружающему свойствен нашему обществу. Мы живем вне себя.

...В это время в типографии остановились машины. Работники и работницы, бросив труд, собрались на проходной и двинулись к "Незабудке". Они шли уговаривать директора вернуться.

Пивная с трудом вместила их в свое нутро, а завсегдатаи вытаращили глаза на такое изобилие трезвых женщин и мужчин. Когда стало совсем тесно, некоторых завсегдатаев выслали на улицу.

– - Не уходи, Адам Петрович, -- опять сказали работники сидящему на мраморной лестнице Сусанину.

– - Хотите пива?
– - спросил Адам.
– - Эй, Незабудка, выкатывай все бочки, какие у тебя есть!

– - Мы за тобой пришли.

– - Нет -- ответил Сусанин и опустил голову.

– - Вернись, директор! Мы тебя отстоим.

– - Пейте пиво, -- сказал Сусанин.
– - Пейте! Золотой век ежемесячных премий кончился. Когда-то все должно кончится...

Тогда мраморная лестница, ведущая в сортир, стала трибуной. На нее поднимались мужчины и женщины, вставали рядом с сидящим Сусаниным и говорили гневные слова примерно такого содержания: "Кто придумал снимать директора, при котором предприятие семь лет подряд перевыполняло план и сейчас идет с опережением?!. Надо писать и требовать! Должна же быть хоть какая-то справедливость! Кто хозяин в страте? Мы или шишки над нами, которые уже забыли, что они наши слуги?.." И так все говорили, кричали, требовали наперебой, пока у "Незабудки" не остановилась крытая машина с решеткой на задней двери. Из нее вылезли милиционеры и прошлись по пивной, выбирая жертву. Подходящим, созревшим для вытрезвителя клиентом им показался главбух. Люди в фуражках молча взяли его под руки и поволокли к выходу. Главный бухгалтер с мольбой посмотрел на Сусанина, но Адам отвернулся и не сделал никаких попыток, чтобы спасти бывшего подчиненного. Больше того, Сусанину тоже досталось: уже из дверей сержант послал ему замечание, покачав ладонью.