Теперь Иоганн Фусс узнал всех троих: это были рижские купцы, только два дня как приехавшие сухопутьем из Лифляндии.

Ольдерман Юлиус Мец, вспомнилось Фуссу, долго не хотел пускать во двор рижан. А потом, получив согласие, они как-то сразу исчезли и больше не показывались на глаза.

– Вас обвиняет церковь в вероотступничестве, – пристально взглянув на купца, сказал сидевший посередине монах с красивым бледноватым лицом. – Святую католическую веру, насажденную здесь, на севере, кровью многих христиан, вы ставите в опасность.

– Я верую в святую римскую церковь… я… никогда… я…

– Ваши слова лживы, господин Иоганн Фусс. Вы совсем недавно нарушили запрет святейшего папы и обманным путем, в сельдяных бочках, привезли оружие в Новгород и продали его нашим заклятым врагам – русским.

Монах замолк, наблюдая за купцом.

Ужас обуял Иоганна Фусса. Он понимал всю тяжесть своего преступления.

– Я думаю, вам известно, – продолжал монах, – что за тайный провоз оружия русским, кроме смертной казни и конфискации имущества, согласно папскому интердикту, вам предстоит вечное мучение на том свете… А я, смиренный монах Эйлард Шоневальд, постараюсь…

– Вы Эйлард Шоневальд?.. – Иоганн Фусс не верил своим ушам.

Имя Эйларда Шоневальда было хорошо известно любец-кому купцу. Людей сжигали на кострах и пытали в мрачных монастырских застенках по одному слову этого человека.

– Да! – надменно ответил Шоневальд. – И я не допущу, клянусь вам мощами святого Доминика, чтобы запрет святейшего папы остался только на бумаге.

– Пощадите! – Купец рухнул на колени.

– Встаньте, Фусс! – Шоневальд не повысил голоса, но что-то в его тоне заставило купца повиноваться.

Иоганн Фусс поднялся и снова сел на ящик.

– А теперь отвечайте: вам известен русский купец Амосов?

Купец замешкался с ответом. Трясущейся рукой он поправил воротник.

Только сейчас Фусс заметил на коленях у Шоневальта большого черного кота. Допрашивая купца, инквизитор ласково гладил животное своей худой рукой с длинными пальцами. Его белая, выхоленая рука почему-то казалась купцу лапой большой хищной птицы; пальцы то сжимались, то разжимались, и у Фусса замирало сердце каждый раз, как они касались шеи дремавшего животного.

Как заколдованный, он не мог отвести глаз от этой руки.

– Не пытайтесь отрицать, вы только усугубите свою вину, – поспешил Шоневальд. – Нам известно, что именно Амосову младшему вы продали оружие и изрядное количество золота и серебра. Недаром вы три года учились русскому языку в семье Амосовых. Больше того, и после вы часто посещали дом этого купца. Попирая наши законы, вы бражничали у купца Смолкова, вашего давнишнего друга.

– Нет… Да, я ходил.

– Вы говорили Олегу Амосову, – безжалостно обличал инквизитор, – что забудете нашу истинную веру и примете русскую, если он выдаст за вас свою дочь. К чести Амосова надо сказать, он отказал вам.

Рука Шоневальда остановилась на шее животного, тонкие пальцы сжались. Купец вздрогнул.

– Пощадите! – со стоном вырвалось у него.

– Вы утверждали в разговорах со многими лицами, – неумолимо продолжал инквизитор, – что святые отцы церкви не имеют права владеть каким-либо имуществом, ссылаясь на Иисуса Христа и апостолов, которые якобы не имели никакого имущества.

Это было самое страшное обвинение.

– Это неправда! – крикнул в отчаянии купец. – Я не говорил этого! – Он закрыл лицо руками и затрясся в рыданиях.

– Молчать! – грозно прикрикнул Шоневальд. Глаза его сверкнули. Он поднялся, отшвырнул кота, кубарем слетевшего с колен. – Не притворяйтесь! Вы прекрасно понимаете, что костер для вас – самая легкая смерть… Так ли я говорю, братья? – обратился Шоневальд к монахам.

– Да будет наказан по заслугам проклятый еретик! – отозвался толстый монах, сидевший слева.

– Поступить с ним так, как принято поступать с еретиками по обычаю или как прикажете вы! – прозвучал глухой голос второго монаха.

Шоневальд успокоился. Лицо его приняло прежнее выражение приторной вежливости. Он опустился на скамью и несколько минут молча наблюдал за купцом.

«Ты, однако ж, не из храбрых, – думал он, – и будешь делать все, что прикажу я».

– Но если вы согласитесь отречься от своих убеждений, – вкрадчивым голосом начал Шоневальд, – и поможете святой церкви, сын мой, вас ждет прощение и великие милости.

– Я согласен! – радостно крикнул оживший купец. – Я согласен!.. – В его глазах светилось то недоверие, то надежда, то мольба.