Вдруг будто чья-то рука закрыла маленькое слюдяное оконце горенки. Свет сразу померк. Евфимию сделалось страшно, так страшно, как никогда не бывает наяву; ему чудилось, что кто-то еще есть в горнице. Незримый, он заставил шевелиться волосы на голове архиепископа.

Скрипя зубами, владыка протянул дрожащую руку и стал крестить что-то в темноте.

– Господи помилуй, господи помилуй!.. – повторял он не переставая.

Проснулся владыка в холодном поту. Кровь тяжелыми ударами билась в висках.

– Василий! – выдохнул он с хрипом. – Василий!.. У дверей что-то зашевелилось, темная фигура поднялась с пола и двинулась на Евфимия.

– Пить! – держась за сердце, попросил владыка.

Приняв из рук послушника серебряный ковш, он дробно стучал зубами о край его, будучи не в силах побороть трепетную дрожь.

«Страшен диавол, коли во сне привидится, – думал он, хлебнув воды и постепенно успокаиваясь, – и не открестишься во сне-то».

– Собирай-ка, Василий, в церковь, сам сегодня буду служить, – вслух сказал архиепископ. – Видать, грехов на мне много. Отмаливать надо.

Из церкви Евфимий вернулся спокойный и ласковый. Когда ему доложили о приходе Труфана Амосова, он велел звать немедля.

– Садись, Труфане, – приветливо сказал Евфимий. – С чем пришел?

– Благослови, владыка, на поход дальний. Евфимий молча ждал, что еще скажет купец.

– В Студеное море путь держу, на морской путь благослови.

– Рыбий зуб note 20 добывать едешь на Грумант-остров, на Матку али еще куда? – допытывался Евфимий. – Ежели на Грумант, грамоту Федору-мореходу передай, что в Русской губе промышляет для святой Софии. На промысел отпустил в позапрошлом году.

– Другое задумал, владыка… – Купец замялся, словно раздумывая, говорить всё или нет. – Задумал я, – гордо откинув седую голову, сказал Труфан Федорович, – старину вспомнить: свои товары в заморье продать и товары заморские на своих судах в Новгород привезти. Нам хлебушек, доспехи бранные во как нужны!.. – Амосов провел ребром ладони по горлу. – Хочу хребтину ганзейским купцам обломать, дорогу морскую освободить! А не сможем, ганзейцы навеки нам ту дорогу, закроют.

Владыка, не перебивая, внимательно слушал.

– Добро задумал, Труфан Федорович, да хватит ли сил? – вступил он в разговор.

Амосов передал владыке, что решили купцы.

– Так, говоришь, заморских купцов югорские да иванские поддержали?.. И я благословляю. Правильное дело задумали – святой Софии, Новгороду поможете.

– Спасибо, владыка, отец родной ты нам! – Труфан Федорович опустился на колени перед архиепископом.

– Встань, Труфан Федорович! – Владыка старался поднять купца. – Встань, говорю! – И он усадил его на лавку рядом с собой.

Старики посидели молча.

– Однако одним мореходам дела не сделать, – после раздумья начал Евфимий. – Дело большое… Мои люди, – оглаживая бороду, медленно говорил он, – на торгу, два дня назад, аглицким и доньским купцам' едва жизнь уберегли. Немцы с Готского двора с ними свару завели, до ножей дело дошло. А когда спрашивать стали немцев, почто гостей обижают, те говорят: нам одним-де с вами торговать можно, а англичанам и доньским в Новгород ходу нет.

Евфимий, прищурясь, посмотрел на Амосова:

– Ты как, Труфан Федорович, мыслишь?

– Негоже Великому Новгороду такое терпеть! – возмутился купец. – Видать, мало немцев учили. Не они – мы своей торговле хозяева: с кем похотим, с тем и торговать будем. А божьи рыцари иноземных купцов – тех, кто в Новгород сухопутьем торговать идет, бьют, в ямы бросают, а то и вовсе насмерть.

– Нам давно воровство ганзейское ведомо, – отмахнулся владыка, – да не о том речь… Известно, доньской король ныне с Ганзой в ссоре и всегда нам в том деле помощь окажет, кое для Ганзы вредно.

Амосов внимательно посмотрел на архиепископа, стараясь до конца разгадать его мысли.

– Не заслать ли, Труфане, послов от купечества к доньскому королю? С доньскими купцами note 21 торговать будем, а ганзейцев прочь. Пусть из вторых рук разживаются. Тогда и узнают, каково обманом жить… Послов тайно отправить надо, – тем же спокойным, тихим голосом продолжал владыка. – Ежели немцы прознают – перехватят в пути, убьют… Вот и выйдет, Труфане, пока ты морем плывешь, тебя доньские купцы ждать будут… Что ты, прости господи, глаз на меня вылупил, словно видишь впервой? – шутливо закончил Евфимий.