Как нам объяснили, представители советов страейшин различных групп островов жили тут же; самое большое здание, похожее на перевернутую гигантскую половинку ракушки мидии, являлось зданием местной «думы». Здесь проходили заседания, принимались общие решения; предполагалось, что Правящий примет участие в этих заседаниях, поскольку мог «помочь посмотреть на наши проблемы со стороны», как сказал один из встречающих гварлков и подмигнул.

Ну да. Эти не упустят своего.

Обед принесли в домики. Рыба на углях, невнятного вида зеленая субстанция, судя по всему, из водорослей, несколько сладковатых клубней и терпкий сок местного то ли фрукта, то ли овоща, который отлично утолил жажду и охладил тело без всякой магии. А затем, как было условлено, отправилась к Арию, которому выделили более роскошные покои с несколькими комнатами, в том числе, с кабинетом для работы. Он сидел в кресле, в окружении многочисленных бумаг и выглядел настолько сосредоточенным и желанным, что у меня защемило в груди. Я уж было хотела сказать что — нибудь, как Арий поднялся со стула и протянул мне лист бумаги.

— Нам прислали приглашение на сегодня — Правящий выглядел задумчивым.

— Нам?

— Мне и тебе, как секретарю.

— На пир? — я улыбнулась.

— На суд… Анна, что ты знаешь о гварлках и их законах?

— Ну… у них демократия, с нашей точки зрения: старейшины, советы старейшин, общая дума. Но жестко регламентированные правила, плюс, обязательно, беспрекословное подчинение по старшинству; очень много традиций и ритуалов, нарушение которых влечет за собой наказание. Нам рассказывали, что именно такая система помогает держать в рамках столь разрозненное и разнесенное по разным островам общество.

Арий кивнул:

— И если следуют нарушения этих самых законов, то именно совет судит нарушителя. Причем не важно, насколько велико преступление: если оно произошло на территории, находящейся в подчинении Главного Совета, на тот момент, то там и будут судить, даже за кражу, ну, не знаю, фрукта. За цикл таких судов несколько, вот на один из них нас и пригласили. Для гварлков это выражение доверия и мы, естественно, отказаться не сможем, вот только…

— Только?

— Гварлки очень легки на решения и на действия — неудивительно, ведь их основная стихия вода. Потому они не просто судят, но и наказывают тут же. И наказания эти… не самые приятные. Я совсем не хотел бы, чтобы ты это видела, но…

— Но я сама подписалась на то, чтобы быть твоим секретарем — я закусила губу — И не пойти я не могу? — Арий покачал головой — Что ж, значит буду справляться. В крайнем случае, закрою глаза. Это не запрещено?

— Нет.

— Вот и замечательно… И Арий… — я решилась — я хотела бы поговорить потом, после суда о… о нас и том что происходит. Хорошо?

Было видно, что мужчина напрягся, но потом лишь кивнул.

Старейшины действительно были легки на решения.

А может быть, законы этого мира были слишком однозначны.

Зал, где проходили слушания, представлял собой круглое помещение из того же материала, что и наши домики, с открытыми окнами — в которые, кстати, нимало не смущаясь заглядывал народ — с длинной кафедрой — там рядами сидели старейшины и, теперь, Арий. Остальные участники суда стояли вдоль стен, а по необходимости выходили в центр залы. Не сразу, но я поняла, что преступления разбираются от простого к сложному: сначала решались вопросы с мелкими кражами, спорами за наследство и территории, дальше дела пошли уже серьезнее. Кто-то уходил, будучи оправданным. Кого-то обязывали выплатить штраф, либо же покинуть остров. В общем, ничего ужасного. Я начала уже скучать, когда объявили о слушании последнего дела и в середину вытолкнули юношу и девушку.

Оба выглядели испуганными и решительными. Вокруг них толпились многочисленные гварлки и говорили так быстро и много, на повышенных тонах, что я сначала ничего не разобрала.

А история, в общем-то, оказалась стара, как мир. Местные Ромео и Джульетта полюбили друг друга, встретившись случайно. Всё бы ничего, но оба были сговорены и должны были жениться на совершенно других гаврлках. И тогда парочка решила сбежать, чуть ли не в другие миры, навлекая не только на себя, но и на всех ближайших родственников позор, поскольку нарушение письменных и устных договоренностей у гварлков считалось неприемлемым.

Честно говоря, я была уверена, что их пожурят да отпустят восвояси, тем более, что они просили старейшин о разрыве прежних договоренностей и возможности совместной свадьбы. Но от Совета, после короткого совещания, вышел представитель и объявил:

— Все знают, как наказывается у нас неповиновение старшим. Все знают, что подписанные договора нельзя нарушать. Вина этих двоих доказана. По десять плетей обоим; а как только спины заживут, сыграть свадьбу в заранее оговоренном порядке, даже если будет оказано сопротивление. Приговор немедленно привести в исполнение. Ответственность за браки возложить на семьи нарушителей. Ответственность за почетное исполнение первого пункта передать Правящему Таларии, как представителю высшей формы власти.

Я не могла поверить своим ушам. Юные гварлки побледнели, Арий же, до того не проронивший и слова, уже вставал. Я смотрела на него и понимала, что никогда его таким не видела, разве что, в самую первую нашу встречу. Лицо будто вырублено из белого мрамора, натянувшаяся кожа и сжатые, обескровленные губы; абсолютно непроницаемые глаза в которых, как будто, клубится Тьма. Ему выдали два хлыста, а гварлки покорно стали на колени, обнажив свои спины.

Я сжала кулаки, и ногти болезненно впились мне в ладони. Но я не обращала внимание на боль. Мне хотелось сжать голову, закрыть себе рот, чтобы не завизжать, прижать к себе его руки, которые уже готовы были замахнуться. Несоразмерное, жестокое, ужасное решение и он — его исполнитель. Рассудком я понимала, что не мне указывать гварлкам, какие традиции следует чтить; что отказаться от воздаяния в данной ситуации Арий не мог бы. Но эмоции и боль раздирали меня изнутри; я всхлипнула, когда на спины юноши и девушки одновременно опустилось по плети, мгновенно рассекая кожу. Я вскрикнула, когда плети опустились снова, вызывая у них стон, орошая кровью — красной, обычной красной кровью — пол. Закусила губу и закрыла глаза, не решаясь больше смотреть, и только считала по свисту хлыстов и крикам: три, четыре, пять, шесть… И когда прозвучало десять, я снова решилась посмотреть в центр зала и снова замерла от ужаса, умоляя себя не кричать и не плакать.