Когда Агата наконец к ним присоединилась, опоздав к уроку на десять минут, глаза у нее были красные. Мадемуазель Жеральдин сделала ей выговор за опоздание, от чего Агата расплакалась.

— О, дорогая, не тратьте понапрасну на меня слез, я ведь не мужчина. К тому же вы не из тех юных леди, которые умеют плакать с изяществом. У вас лицо идет пятнами.

На этой ноте в комнату грациозно вплыла Моник и незамеченной скользнула за спины собравшихся девочек. Она обычно манипулировала мадемуазель Жеральдин.

— Да, госпожа директриса, — откликнулась Агата, пытаясь совладать со слезами.

— Нет, нет, только не рукавом. Дорогая, сколько мне повторять? Никогда не вытирайте лицо рукавом. На это есть носовой платок. И даже тогда мы всего лишь промокаем лицо. Леди едва касаются! Где ваш платок?

Агата безнадежно пошарила в сумочке.

— Агата Рохлямох, у вас нет платка? Какой же светской дамой вы станете?

— Мне жаль, госпожа директриса

Мадемуазель Жеральдин обратилась к классу:

— Куда мы прячем запасной платок, леди?

— В наше d'ecolletage, — пропели хором все.

Директриса лучезарно улыбнулась, тряхнула рыжими кудряшками и выпятила собственное обширное d'ecolletage как образец.

— Она — то может спрятать в своем декольте целую мануфактуру, — прошептала Софрония Димити.

Димити зажала рот, чтобы не рассмеяться.

— Ну — ка, покажите, леди! — продолжила директриса.

Девочки послушно полезли за корсаж и достали квадраты тонкого муслина. Поскольку большинству из них исполнилось тринадцать или четырнадцать лет, лишь у нескольких имелось подобие ложбинки, чтобы выудить платок, кроме разве что Моник. Шиак была настоящей жердью. Софрония считала, что с этим у нее дела не так плохи. Приши, как водится, имела совершенную грудь. Димити говорила, что скорей всего Приши, как младшая, просто — напросто подкладывает под корсаж.

— Сама знаешь, подушечки с розмарином.

Себя же Димити называла «жалким недоростком».

Казалось, у Шиак возникли трудности с исполнением приказания мадемуазель Жеральдин.

— Леди Царьветр, где ваш платок?

— Да чертов платок. Я ж его положила. Кажется, он соскользнул вниз и застрял в корсете.

Мадемуазель Жеральдин принялась обмахиваться веером.

— Леди Царьветр, не надо посвящать нас в такие подобности. Воспитанные леди о таких вещах не упоминают.

— Что? А что я такого сказала? — искренне удивилась Шиак.

— Корсет, — прошипела ей Софрония.

— Мисс Тряпочертик! И вы туда же.

— Прошу прощения, госпожа директриса.

И Софрония присела в почти совершенном реверансе. Чем, кажется, смягчила мадемуазель Жеральдин.

— У нее не хватает в груди, госпожа директриса, — вмешалась Моник.

— Потише, мисс Лужайкуз. Мы не обсуждаем внешность леди принародно. Леди Царьветр, дорогая, вы уложили платок до шнурования или после сегодня утром?

— До, иначе я бы потом забыла, — честно и прямо ответила Шиак.

— Надо было уложить после. Тогда он бы не исчез. Мисс Тряпочертик, одолжите мисс Рохлямох запасной платок, пожалуйста. Тогда у нее хоть что — то будет. Итак, леди, на чем я остановилась? Ах, да, кадриль.

Агата заняла место рядом с Шиак и Димити. Софрония выступила, чтобы стать с Агатой в пару и протянула ей платок. Агата засунула его за корсаж, пробормотав «спасибо».

— Леди, начинаем с первой фигуры Le Pantalon. И раз, два, три, четыре. Шаг вперед, приветствуем партнера — нет, мисс Чмок, помните, вы выступаете за джентльмена. Поклон.

Директриса встала четвертой к Моник, Приши и швабре, обряженной в шляпу. Это затруднило ученицам передачу записок незаметно от мисс Жеральдин. Швабра, разумеется, в этом деле была совершенно бесполезной.

— Что случилось, Агата? Ты себя хорошо чувствуешь? — спросила Софрония, когда появилась возможность в танце поговорить.

— Тебя не касается.

— Дай угадаю. Моник? — По ходу разговора Софрония передала Димити сложенный листочек бумаги. Бумага была пустая: они просто набивали руку.

— Я увидела, — предупредила Шиак.

— Возможно, во время L’'et'e удобнее передавать? — прошептала Димити.

— Она злая, — ответила на вопрос Софронии Агата.

— Что она сказала?

— Ничего важного. — Агата покраснела. — Для тебя, во всяком случае.

Каким тоном она сказала, навело на мысль, что Софронию каким — то образом это касалось.

Они перешли от Le Pantalon к L’'et'e. Как и предположила Димити, записки стало легче передавать, но Агата свои постоянно роняла. Когда это случалось, всем танцорам приходилось останавливаться, пока она заглядывала под подол и выискивала на полу кусочек бумаги. Это решительно нельзя было признать скрытым действием. Всем пришлось притворяться, что она зашнуровывает башмаки.