– Как они отличают?

– Исключительно по интонации.

– Какой первый звук?

– Сложно произнести. Означает «ты принадлежишь».

– Во многих языках с этой буквы начинаются и ненависть, и любовь.

– Вторая буква означает пустоту. Она не произносится. Третья буква означает «миг» и передается транскрипцией из сорока трех знаков. По продолжительности не менее двух третей от всего слова.

– Две трети от любви – это иногда очень долго. Сколько же времени надо, чтобы произнести все слово?

– Иногда не хватает и жизни.

В эти минуты они были так близки, что ночь добавить в их отношения уже ничего не могла.

Первый февраль тысячелетия ничем не отличалась от всех февралей, уже прожитых Алексеем.

От влажного февральского холода Алексей прячется с Багратом в пивном ресторане на Тверской улице столицы.

– Понимаешь Баграт, мы – потерянное поколение, – жалуется Алексей.

– Ты звал меня вещать о миллиарде, – морщится Баграт.

– Я не звал, – возражает Бальшаков, – ты сам напросился. Мы вообще-то собирались с Чистяковым посекретничать.

– Я не напрашивался, – обиделся Баграт, – а предложил совместить приятное с полезным. Ты же из деревни раз в сто лет появляешься.

– Давай тогда по десять сантилитров приятного, – предложил Алексей, – а для полезного дождемся бухгалтерию.

– Давай дождемся, – откинулся Баграт на высоком стуле. – Пока выкладывай про поколения.

Алексей продолжает философствовать. Баграт слушает внимательно, смотрит мимо – на гостиницу «Пекин» за площадью Маяковского.

Ярко освещенная высотка целиком помещается в окно пивного ресторана. Баграт подносит к глазам стопку охлажденной до глицериновой густоты водки и рассматривает через нее зиму. Холодная линза искажает белую площадь, седобровых прохожих и палатку с хот-догами. Под крупными хлопьями заблудившегося снега они кажутся игрушечными миниатюрами, заключенными в стеклянный шар, который хорошенько встряхнули, чтобы закрутить вихрь из мелко нарезанной бумаги.

Баграт ловит в линзу рюмочного прицела голые коленки. Коленки мельтешат на морозе, раскидывают на ходу полы цигейкового полушубка. Баграт несет коленки в рюмке до входа в ресторан, потом шумно выдыхает и опрокидывает себе в горло напиток с растворенным в нем привкусом снега, коленок и хот-догов. Не дышит. Вытаскивает из высокой подставки длинную соломку черного сухаря, но не откусывает от промасленной чесночной гренки, а старательно втягивает носом прогорклый ржаной аромат.

– Нет, ну ты сам посуди, – продолжает Алексей. – Мне за тридцать. Я работу найти так и не смог, тебя лишь ноги кормят.

– Пока вроде досыта.

– Пока да, но ноги не железные. Все, кто из нашей группы еще работает, получают как практиканты.

– Потому и работают еще.

– Это как?

– Это просто. У нас в институте на военной кафедре умный капитан преподавал, и, когда мы возмущались, зачем новоиспеченных инженеров на два года отправляют отдавать воинский долг, он очень доходчиво объяснял, что в армии лейтенантских должностей полно, а полковничьих мест гораздо меньше. Даже картинку рисовал – пирамидка с основанием из лейтенантов. Доказывал, что выпускники вузов – идеальные лейтенанты. Два года послужили, потерлись в основании пирамиды рабочими лошадками, и до свидания, мальчики. Нечего тут с кадровыми военным задницами толкаться в узких коридорах Генштаба.

– Двигай от армии к потерянному поколению, – попросил Алексей.

– Двигаю, тут недалеко. Жизнь, она от армии мало чем отличается: лейтенантских должностей полно, а генеральских – раз, два и обчелся.

– Глубокомысленно, – согласился Алексей.

В зал вошли две пылающие девушки – с синими коленками из рюмки Баграта и ее подружка. Принесенные с холода щеки уводят отлив румян ближе к сиреневому, носики просвечивают сквозь тональный крем морозно-пунцовым. Алексей любуется мягким наполнением свободных, крупно вязанных свитеров. Любуется, как кажется ему, незаметно. Баграт сидит ко входу спиной, вошедших не замечает. Девушки длинно растирают замерзшие пальцы, выискивают кого-то среди посетителей.

– Когда поколение подползает к сорока, немногие закрепились на уровнях выше среднего, – продолжает Баграт. – А снизу уже молодежь карабкается и старичков с теплых мест выколупывает. Старички сверху отбрыкиваются, как в игре «Царь горы». Но здоровья у молодых побольше. Да, будем честны, и квалификация неофитов зачастую повыше. Не говоря о том, что, собственно, царям горы нанимать молодежь дешевле и спокойнее. Так было всегда.

– Думаю, нам не повезло особенно.

– Нас накрыло сразу двумя волнами перемен. Сначала кардинально изменилась социальная парадигма. До корок изучив марксизм-ленинизм, мы были вынуждены жить по законам Адама Смита. Это раз.

– Давай два, несут закуски.

– Два – это технологическая революция, в результате которой поколение наших детей гораздо эффективнее в мире цифровых технологий. Мой сын укладывал айпад спать с собой вместо медвежонка. В десять лет он помогал мне с виндой. Что он делает за монитором сейчас, мне даже страшно представить. В мире, где люди рождаются под монитором, живут перед монитором и умирают, подключенными к монитору, у меня нет шансов с ними конкурировать. Такое вот два.

– Ты обещал, что два – это всего.