Сонные старики в париках и со шпагами были огорошены прямой решимостью и удалым напором здоровенной Никитичны, которая распекала правых и левых, смотревших на неё снизу вверх и жавшихся друг к другу, как виноватые дети.

– Что с тобой, родимая? Не навоевалась? Али сон дурной? – глухим голосом прошуршал появившийся невесть откуда Петрович, хлопая слипающимися глазами.

– Дурной! Спишь много! Пошустрей будь и поумней. Смотри дальше! Кто Ванюшу чуть не проворонил? Ты же, старый! Жизнь меняется – вот и поспевай! Одно я всем скажу: чую, что кто-то тут разгуливает, ох, чую! И голоден он: трескает всё, что оставишь или ежели зазеваешься. Я таких фокусов и не помню на своём веку! Не ты ли запустил кого? – обратилась моя няня к Петровичу.

– Я своё дело знаю! – с достоинством ответил Петрович, обидевшись.

– Иди спать! Смотри его во сне! А вы, жалкие шуты гороховые! – обратилась она к старикам солдатам. – Вами только деток смешить на ёлке, – берите заржавые шпаги и рапиры свои и шугайте45 его! Чтобы к утру духу его не было!

– Слушаемся, матушка! – виновато кивая, отвечали подначальные Никитичны.

Эти слова напомнили последнюю беседу с матерью. Я улыбнулся и кое-что вспомнил.

– Вот почему мандарины и пирожки пропали, – пробормотал я. – Я видел во сне всад… – начал я и не успел договорить, как Никитична быстро и ловко оборвала меня:

– Молчи! Слышишь!

Она внушительно посмотрела на меня и помахала сжатым кулаком. Выдержав тихую паузу, я всё же поинтересовался:

– Мне показалось, что раздались необычные звуки. Как стон железа и скрежет. Было такое?

Никитична, уже успокоившись, ответила:

– В машины рядом снег грузят ночами. Может, часы на башне двинулись и пошли. Время заторопилось, заворочалось. Иногда замок стонет из глубины или от ветра. Кто знает… Я спать иду, Ванюша, чего и тебе желаю.

My secret garden's not so secret anymore

Run from the house holding my head in my hands

Feeling dejected, feeling like a child might feel

It all seems so absurd

That this should have occurred

My very only secret

And I had to go and leak it!

My secret garden's not so secret anymore!46

Depeche Mode.

Поутру мать, дед и я появились в трапезной в одно время и, как сговорившись, молчали, почему-то хмурясь, – то ли погода не выдалась сегодня, то ли ночь оказалась для всех беспокойна.

– Как почивал47, сынок? – поинтересовалась матушка, первой нарушив полусонную тишину.

На меня что-то внезапно нашло после услышанного «почивал», и я ответил:

– Хорошо, мамочка! С великим смыслом сны видел. Бог не оставил меня своей благодатью сегодня ночью и хитроумные видения подарил, – произнес я на одном дыхании, запивая кашу компотом.

Удивление пронеслось на непонимающем лице матери – дед же сдержанно, почти невидимо, изобразил улыбку в своих глазах и замер.

– Кого же ты повстречал во сне? – продолжила расспросы мама.

– Федор Михайлович меня изрядно порадовал в очередной раз: путь указывал во тьме нашего невежества и молча знаки подавал, что затея записывать – весьма похвальное занятие.

– Как ты это понял? – методично вопрошала матушка.

– Большей частью он изъяснялся красноречивыми жестами, как в театре кабуки. Вероятно, для большей убедительности внутри молчания и в ожидании моих слов.

– Красиво сказано. И как сие понимать? – прозвучал следующий вопрос.

– Слова во сне утекают в забытьё глухоты – жесты же живы и запоминаются. Федор Михайлович всегда открыватель. Выход из тёмного коридора заблуждения – банально – через старую, забытую всеми дверь, сквозь мерцающие огни тайного сада, где деревья светятся в темноте. «My secret garden's not so secret anymore, run from the house holding my head in my hands…»48 Горящие, растущие из них слова растекаются по всему миру мгновенно. Не это ли мечта большого писателя? Федор Михайлович с орбиты также на Луну указывал. И это уже не раз. Но тут я ничего не понимаю. Хотя что-то в этом есть. Я застрял в этих глубокомысленных видениях, маман. «It all seems so absurd!»49 Реальная жизнь – вот моя стезя. Хочу убежать отсюда, не то прокисну в бездействии и неподвижности! В замке безумие наступает на пятки.

– Бегство возможно через предательство. И ты это знаешь. Безумие – симптом усложнения твоего разума, его умножения.

– Ты неверно толкуешь мои слова. Сидеть тут взаперти и беседовать только о снах – сущее мучение. Я о простом и понятном говорю… Как бы мне пойти погулять, а не умножать извилины в полушариях?

Дед Аркадий встрепенулся:

– Вот-вот! Жизнь есть сон, как сказал Кальдерон50… А ты уже по-английски заговорил. Превращаешься в Артура Коннора. Красим твои волосы и стрижём, фотографируемся для паспорта, а дальше вместе едем по делам. Где-то через час. Сны быстро забываются, и это к лучшему.