В масштабах вечности появление в будущей столице Сибири очередного младенца – событие невесть какой важности, отдельного описания вряд ли заслуживающее. А вот о здании роддома №1, где малышка появилась на свет, имеет смысл упомянуть.

Старинные строения, сработанные на совесть (как правило, во время оно), значительно переживают людей, становятся объектами исторического наследия, дальнейшего изучения и проч. Ныне в этом доме постройки 1908 года на пересечении улиц Урицкого и Коммунистической располагается частный медицинский центр. Огромное угловое здание, выходящее сторонами на две улицы, вначале было одноэтажным. Второй этаж надстроили в начале двадцатых годов. Власти передали строение под городской музей, но через пару лет его каким-то образом сумели «отжать» чиновники ныне почившей в бозе потребкооперации. Лишь в 1937 году, не без стараний первого главного врача А. П. Гумилевского, трудившегося в роддоме №1 до 1958 года и ставшего легендой новосибирского медицинского мира, двухэтажный дом стал постоянным местом встреч аистов и родителей, жаждущих получить от них заветный подарок.

…Наталья Алексеевна улыбнулась про себя: знали бы эти наи в ные люди, на какие бесконечные труды и заботы обрекают себя, радостно принимая в руки конверт с орущим или мирно посапыва ю щим сокровищем!..

Наташа относилась к числу желанных детей. Первым у ее матери родился мальчик, вскоре умерший. В семье Черновцов эту тему не затрагивали, а когда Наташа с сестрой подросли, мамы уже не было в живых. О несуществующем старшем брате она узнала случайно. Перебирая однажды фотографии в семейном альбоме, наткнулась на маленькую, посеревшую от времени карточку. В маленьком гробу лежал запеленатый младенец, осыпанный бумажными розами.

Бабушка, папина мать, скупо пояснила: «У Алексея первым родился сын. Когда он умер, мы такое горе пережили!» Потом она свернула на другую тему, и подробное содержание семейной трагедии осталось для Наташи неизвестным…

Впоследствии семейство отца, кроме Натки, пополнилось еще парой наследниц. До конца жизни Алексею Михайловичу пришлось проводить дни в окружении нежного пола – народа заковыристого, обидчивого, не всегда дружащего с логикой. Иногда казалось, что на посту директора совхоза ему было легче управляться с десятком пьяных трактористов и разгульных доярок, нежели диктовать свою волю собственному семейству. До появления мальчика, внука, Алексей Михайлович так и не дожил…

* * *

…Ближе к ночи поезд начал ощутимо набирать ход. Вагон бо л тало в разные стороны так, что чайные ложечки, оставленные в стаканах, принялись звонко дребезжать. Чтобы не разбудить с о седку, спящую напротив, Наталья Алексеевна умерила их пыл, п е реложив на бумажную салфетку, и снова погрузилась в воспомин а ния. Муж, долго ворочавшийся на верхней полке, кажется, заснул, а у Натальи Алексее в ны сна не было ни в одном глазу.

Уносясь мыслями в прошлое, она представляла, как молодая сч а стливая чета ее родителей отправилась с драгоценным свертком на руках в небольшой деревянный домик наташиной бабушки на ул и це Сакко и Ванцетти. Сами родители жили тогда в общежитии сельхози н ститута…

Какой след в истории Новосибирска оставили выходцы из Италии Н. Сакко и Б. Ванцетти, работавшие в начале XX века в США, и с какого перепуга в их честь назвали одну из городских улиц – вряд ли кто объяснит. Едва ли рядовым новосибирцам известно о двух анархистах, осужденных за убийство кассира обувной фабрики и отправленных на электрический стул. Официальная версия утверждала: Никола Сакко и Бартоломео Ванцетти активно боролись за права рабочих, за это безвинно пострадали, войдя в число революционных героев. Кто знает, воды истории глубоки, темны и частенько весьма вонючи…

Единственно бесспорный факт – улица жива и сегодня. Облик ее изменился до неузнаваемости. Быстро уходили в небытие последние кривобокие домишки, тянувшиеся некогда от берега Оби вглубь бесконечных просторов частного сектора. В наши дни высятся на Сакко и Ванцетти безликие многоэтажные монстры.

Домик, в котором жила бабушка, обретался рядом с трамвайной линией, неподалеку от пересечения с широкой и шумной магистралью имени другого революционера, уже советского разлива, проспектом Кирова. С лица земли ветхое строение исчезло где-то в середине двухтысячных годов. Иногда Наташа жалела, что не успела попрощаться с ним, оставить на память фотографию об уходящем на глазах прошлом. С другой стороны, ей не составляло труда в любой момент вернуться мысленно в то время, когда дом был полон шумов, звуков, запахов – словом, жил своей небогатой, незамысловатой, но такой полной жизнью. Детская память способна фиксировать детали не хуже фотоаппарата.

Многое, связанное с обитанием на улице имени двух итало-американских анархистов, Наташа начала помнить примерно с двух-трех лет. Самое первое, яркое и до сих пор самое тревожащее воспоминание относилось к странному сну. Очень четко и ясно всю жизнь помнилось, как в послеобеденный час она лежала с матерью на узкой металлической кровати в малюсенькой комнатушке двухкомнатного бабушкиного домика. Комнатка была настолько мала, что помимо кровати в ней помещался лишь небольшой круглый столик, застеленный белой кружевной скатертью, края которой свешивались едва не до пола.

Мама убаюкала девочку, и Наташе стало сниться, что у лежащей рядом матери выросли вдруг длинные-предлинные, почти на половину лица, ресницы. Девочка отчаянно пыталась раскрыть маме глаза, но те никак не хотели открываться. От страха малышка проснулась с диким ревом. Мать, недовольная тем, что дочь не дала ей отдохнуть, прикрикнула на нее. Обиженная и испуганная Наташа, не в силах объяснить, что с ней произошло, сползла с кровати и со зла сорвала скатерку со стола. Все стоявшие на нем коробочки, флакончики и вазочки полетели на пол. Мама от такого демарша окончательно проснулась, влепила неразумной дитятке шлепок, и Наташа, всхлипывая, отправилась искать защиты у бабушки.