Да уж, прогресс сыграл с человечеством злую шутку. Исчезла нужда отбивать у жестокой Природы каждый день жизни. А при отсутствии внешней угрозы, неважно какой — вселенских катаклизмов или кровожадных пришельцев, агрессия неизбежно накапливается и требует выхода.

Всё же не хочется верить, что война неизбежна. Ведь жили когда-то не знавшие войн племена… Что, если выстроить общество без иерархии, в котором не станет накапливается агрессия? Как у низших видов. Сохранит оно способность к развитию?

Вряд ли… Где, те беззаботные племена? В воспоминаниях!

А общество современное, разве оно не застыло? Сложно судить, но похоже на то. Мы променяли свободу на убивающий мотивацию жёсткий контроль и войну без возможности победить…

До чего у человеческой цивилизации красивый фасад: освоение Галактики, сияющие города и всеобщее счастье! А за ним — кровавые скотобойни, война, законное рабство, буйство первобытных страстей и непрерывная ложь!

Всё это невозможно принять!

Может, дело во мне? Может, я ошибаюсь?

И если уж начистоту: девушки тоже — ложь во плоти. Иллюзия на иллюзии…

За исключением Мэйби, конечно. Одна лишь она — настоящая!

На тринадцатый день полёта, я готов на всё, лишь бы не видеть металлических стенок каюты, металлического потолка и металлического пола.

И Мэйби, втыкающую в планшет!

— Послушай, что ты всё время там смотришь?

Вздрогнув, она пытается спрятать планшет.

Не тут-то было!

Обманным движением, вырываю его из её рук.

И не верю глазам. Во весь экран — стилизованный под пастель портрет какой-то девчонки, что стоит, щурясь от яркого солнца, на фоне антенн Маяка. Изумрудные глаза, на носике — звёзды веснушек. Ветер треплет рыжие волосы.

— Ты что, её всё время рассматриваешь?

Мэйби молчит, опустив глаза.

В памяти появляются строчки: «…облака-девушки и девушки-облака».

Наверняка стихи от неё! От этой девчонки!

— Мэйби, ты меня больше не любишь?

Она вскидывает подбородок.

— Кирилл! Конечно, люблю! Больше всего на свете!

— Неужели? Больше, чем этот портрет?

Сунув ей в руки планшет, падаю на свою койку и отворачиваюсь к стене…

Поворачиваться к Мэйби не хочется, но и лежать больше нет сил. Шея совсем затекла, трещит голова, а в плече пульсирует боль.

Нет, невозможно!

Встаю, и выхожу в коридор, успев по дороге бросить на Мэйби парочку осторожных взглядов.

Она даже не поднимает глаза.

Ну её, эту девчонку!

Эти пустынные коридоры. Металл, металл, всюду металл. Ты, словно крыса, попавшая в мышеловку. И ведь, не выбраться, пока перелёт не закончится! Осталось всего ничего — пара дней. Но попробуй их выдержать, в компании замкнутого отца и девчонки, уставившейся в планшет со странным портретом!

Бесконечно бродить из одного конца коридора в другой, тоже не выход. Я уже знаю каждую надпись, каждую царапинку на стене. Кажется, будто стены и потолок сдвигаются, норовят меня раздавить.

Паника нарастает…

Нет, спустится в трюм всё же придётся!

Да пошло оно всё! И все они!

Быстрым шагом, пока не прошла решимость, я направляюсь к лестнице. Прыгаю через ступеньки. Чтобы не думать и не боятся, считаю:

— Раз, два, три… двенадцать, тринадцать… Всё!

И застываю, ошарашенный.

Я ко всему был готов! К гулким пустынным залам и одиночеству или компаниям матросов. К подлому удару по затылку — чего ещё ждать от таких, как Секст и Терция?

Но… Это выходит за всякие рамки!

В грузовом трюме военного транспорта раскинулся сад.

Стальной пол выгнулся и растрескался, не выдержав натиска мощных корней. Верх устремились толстые вековые стволы, а потолок не виден, из-за развесистых крон, сквозь которые пробивается яркий солнечный свет. Каждое дерево густо усыпано спелыми плодами. В носу щекочет от свежего запаха нагревшихся листьев, коры и цветов.

— Держи!

Я поворачиваю голову.

Секст. Один, без девчонок. Кажется, он не собирается драться, наоборот — протягивает спелый, налитой плод.