— Инна меня раздражает своим вечным всезнанием. Особенно сейчас. Забывает она, что у каждого из нас своя жизнь со своей правдой.

А правда эта тонкая, как целлофан. Пара острых обстоятельств — и вся реальность в клочья.

— Просто Инна не понимает, что соленое не только море. Слезы тоже соленые. Она действительно этого не понимает, — мягко сказала Эльвира.

— Будь снисходительнее.

— Я сама снисходительность, ты же знаешь.

В дверь позвонили, Маша сразу глянула на телефон проверить, не пропустила ли звонок от Витали. Он обещал позвонить, когда приедет.

Пропущенного звонка не было, но мужской голос из прихожей заставил встрепенуться.

— Бажин, что ли, — прошептала и прислушалась. Конечно, это он, все внутри отозвалось на эти глубокие грудные нотки.

— Добрый вечер, простите, что врываюсь, — спокойно сказал Виталий, и опешившей Инке сразу захотелось самой тысячу раз извиниться за то, что он извиняется.

— Ничего-ничего, — засуетилась она, — проходите.

Бажин опустил взгляд на свои туфли и снова поднял глаза, оставшись стоять на месте. Инна неловко сцепила пальцы, потому что не поняла, что

означал этот взгляд и что она должна теперь сделать.

— Пойдем. — Выскочившая из кухни Машка сунула сумку с вещами ему в руки и схватила с вешалки свою куртку. — Инна, цветочки не забудь, пожалуйста, у меня поливать. Надеюсь, это тебя не сильно затруднит. — Обойдясь без трогательных прощаний, она вышла вслед за Бажиным.

— Ты сказал, что позвонишь.

— Я и позвонил.

— а-а, в дверь.

— Мне стало интересно, я поднялся в квартиру. Это плохо?

— Нет. Все нормально. Ничего плохого в этом нет.

— Твоей сестре надо быть аккуратнее. А то она дверь открывает незнакомым людям, даже имени не спрашивая. Вдруг я злодей какой-нибудь.

— У Инки гугл есть, чтобы Бажина от злодея отличить.

— а-а, о'кей, гугл. А вторая кто?

— Подруга.

— Чья?

— Наша, моя и Инны.

— Как зовут?

— Эльвира, — пассивно отвечала Мария, не испытывая желания даже возмущаться допросу.

— Все хорошо?

— Нет, все плохо.

— Почему плохо?

— Потому что.

— Тогда надо идти в церковь. Или в баню.

— Чего?

— Когда плохо, надо идти или в церковь, или в баню. Лучше и туда, и туда. Сначала в церковь, а потом в баню. Или наоборот. Смотря чем ты в бане будешь заниматься.

С грустным смешком Маша схватилась за распахнутую куртку и прижалась щекой к Виталькиному плечу, ища какой-то поддержки. Он свободной рукой обнял ее за плечи. На короткое время, на несколько секунд, пока дверцы лифта не раскрылись на первом этаже.

Дома Бажин бросил сумку на пол и прижал Машку к стенке.

— Фея накрасилась, вкусно пахнет. — Уткнулся носом в ее шею и вдохнул запах.

— Нравится?

— Нравится. Фея у меня красивая.

Маша улыбнулась, от его слов вдруг стало теплее, скопившийся в груди холодок начал отступать. Все-таки не зря говорят, что женщина любит ушами. Пара приятных слов способны успокоить намного быстрее, чем долгие нравоучительные разговоры.

— Смейся, Маня, смейся. Ты должна смеяться. Потому что жизнь — очень смешная штука.

И она в голос засмеялась, глаза почти незаметно засветились. Почти неощутимо блеснули внутренним светом. Таким важным, нужным.

— Маня, вот что ты сегодня не в платье, так бы подол приподняла, и все. — Стал жадно целовать, пока Машкино дыхание не участилось от возбуждения. — С ума сойти, как я тебя хочу. Как будто сто лет не видел, — прошептал и снова приник к полураскрытым губам, с которых уже съел всю помаду. Как будто не было у них ночи и утра, как будто вечность ее не видел и не трогал, такой испытывал голод.

— Кто тебе виноват. Сам сказал, что в отпуске, сам понесся в офис.

— Точно надо валить из Москвы, а то не видать мне отдыха. Вроде думать нужно о другом, но, когда ты рядом, у меня мозги сворачиваются.

Почему? Что это за магия такая? — Начал подталкивать ее к лестнице, по пути нетерпеливо снимая куртку.

— Почему? Не знаю, почему… Тебе кажется, наверное. — Послушно попятилась и с легкой улыбкой, плохо видимой в тенях наступающего вечера, взбежала по ступенькам.

Прекрасно знала, что он безумно ее хочет. И не потому, что сквозь джинсы почувствовала его эрекцию. А потому что между ними зажигалось что-то еще до того, как они друг к другу притрагивались. Что-то особенное, интимное, откровенное. Затмевающее собой все остальное.