— Прелесть, правда? — восхищалась лучница. — Я себе такую же куплю.

Фервор потянулся с птицы и усадил меня перед собой. Друзья быстро запаковали пожитки. И мы отправились.

— Давайте я вашу подругу к столичным лекарям доставлю, а вы подтянетесь, — предложил подземник.

Я воспротивилась, и если бы дворф меня не держал, грохнулась бы под ноги «страуса».

— Слушайся дядю Фервора, он плохого не посоветует, — хихикнула Робин.

— Может, это и правильно, но мне не нравится, — взлохматил патлы Манул. — Не стоит нам разделяться. Извини, брат, но мы впервые тебя видим.

— Мне уже лучше, — наврала я. — Можно не гнать. И вообще, убейте меня. После реса (возрождения) все фефекты снимаются.

Анаид фыркнул.

— Я просто помочь хотел, — Фервор вздохнул и пустил птичку шагом.

Признаться, я надеялась, что дворф меня похитит, и это внесет в унылую жизнь приключенца свежую струю. Но Фервор оказался на диво законопослушным, и мы все трюхали неспешно по ровной замощенной дороге. Я откинула голову на его удоспешенное плечо, а руки и ноги засунула в щекотные птичьи перья и сама не заметила, как задремала и пропустила наш торжественный въезд в столицу.

Разбудили меня яркое солнце и брызги на лице. Я подняла веки и увидела пышную зелень, солнце просвечивало сквозь перистые и лапчатые листья, осеняя золотом их края и мелкими радугами играя в каплях фонтана, мрамором и золотом разбавляющего этот тропический рай. Стая цветных попугайчиков с писком метнулась в сторону. Манул толкнул дверцу узорчатого густо-синего портала, и меня внесли в мраморно-занавесочное великолепие… приемного покоя. Узкие витражные окна гасили яркость дня, мозаики пола без единой крохотной пылинки источали холод. Портьеры на внутренних дверях колыхались, точно их шевелила любопытная рука.

Холодная льдинка повернулась у меня за грудиной.

— Не надо… Я хорошо себя чувствую.

— Надо, Федя, надо, — процитировал Анаид, озирая общую свою пропыленность и предусмотрительно замирая у входной двери.

— Как-то здесь нехорошо, — зыркая на нервюры, забеспокоилась Робин. — Слишком помпезно, что ли?

— Здесь живет лучший лекарь Синеградья. И не волнуйтесь, — мягко сказал Фервор. — Я заплачу.

Лучница фыркнула. А за занавесками что-то звенело и перекатывалось, словно извещая о нашем прибытии.

— Да отпусти меня! — попыталась я вырваться из хватки дворфа. — Не хочу!

Освободиться не получилось. Я едва не разрыдалась от злости и бессилия. Зеленая полоска бодрости как замерла на трети шкалы, так и не продвинулась за время сна. Я чувствовала себя слабей котенка. Тот хоть может царапаться и орать. А тут до щеки не докусаешься сквозь бороду. Тьфу!

Лучшего столичного лекаря я так и не успела рассмотреть. Только обильно расшитый рукав синей мантии, взметнувшийся, как павлиний хвост, и жестко царапнувший щеку. Руки и ноги ослабели, скованные заклинанием, глаза закрылись. Невнятные голоса гудели надо мной, как шмели в клевере. Медом пахло.

— Уже все! А ты боялась. Давай-ка выпей… — чашка ткнулась мне в губы. Горькое, точно настоянное на полыни, зелье никак не получалось проглотить.

— Тьфу! Гадость! Уберите!

— Боудикка, — Манул осторожно убрал волосы у меня с лица. — Ты будешь это пить. И все образуется. Лекарь сказал, ты просто не умеешь контролировать вновь обретенную силу.

— Вы рассказали ему о Сердце?

— Нет, конечно, нет! — успокоил меня Анаид. — Но он и так догадался. Он же лучший.

— Непись.

Я пометалась головой по подушке.

— Фервор…

Мне вовсе не хотелось, чтобы посторонний дворф узнал об артефакте. Но Робин поняла неправильно.

— Он улетел. Но обещал вернуться! Милый, милый… — возгласила она насмешливо. — Кстати, оплатил нам эти апартаменты. На неделю.

— Зачем?

— Затем, что тебе неделю нельзя ни с кем драться, чтобы восстановиться окончательно.

— Я тут с тоски помру!

— Не помрешь. Это же столица.

— Ты не представляешь, как тут красиво, — затараторила Робин. — Какие магазины! И мастерские! И мирные ежедневки!

— Только зелья не забывай пить, — строго сказал Манул.

Комната, в которой мы находились, была большая, почти квадратная, с низким потолком. Стены до половины в дубовых панелях, а выше синие шелковые шпалеры уходят под потолочный карниз. Кровать королевского размера отъела у спальни чуть не половину. Перины, пышные подушки, стеганое одеяло. Деревянные резные спинки с лебедями. Тоже дуб.

На натертом полу с пятнами солнца вязаные половички. Мраморный камин с посудой на полке. Шелест невидимых часов. Полузадернутые шторы на окнах. Обалдеть.