Только сейчас она не хотела об этом думать. Была не в состоянии об этом думать. Вся она превратилась в поток лавы, горячий и медленный, спускающийся из жерла вулкана, сжирающий деревья, дома, посёлки. Блестящий, жаркий, наполненый только своей силой. Завтра, завтра она сможет подумать, как объяснить ему всю правду, но сегодня она хотела только одного: поцелуев, близости, разговоров, смеха, объятий. Быть с ним, утонуть в глазах, потеряться в руках. Молчать, смотреть на звёзды, слушать шум моря и рёв мотора, погрузиться в прикосновения, слить губы, дышать одним воздухом. Просто быть вместе. Хотя бы сегодня.

Она подняла на Фёдора глаза:

— Как ты это объяснил?

— Сказал правду.

— Какую?

— Что встретил девушку, которую не хочу отпускать.

Опять шквал радости, любви, нежности, заполняющий мозг дурманом.

— А она? — осторожно спросила Леська.

— Она сказала, что даёт мне время, чтобы я одумался.

— Мудрая...

— Скорее практичная, — поправил он, — но я не собираюсь “одумываться”. Я достаточно думал.

Уже на рассвете, когда дождь закончился, поехали к морю. Там сидели, прижавшись лбами друг к другу. Затаив дыхание, одни в целом мире. Точно накрытые пеленой. Леська слышала, как одновременно стучат их сердца, как захлёбывается в новых ощущениях все её существо.

Он словно выражал её нужду, её желание оказаться на вершине того острова наслаждения, которое обещала его любовь.

Те мгновения унесли последние её представления о дурном и хорошем, о чести и бесчестии. Она не боялась произошедшего, нет. Скорее, всё её существо безмолвно кричало ему: “Не спрашивай у меня разрешения, не спрашивай! Только не спрашивай — делай! Делай смелее!”

Но ему и не было нужно её спрашивать… он всё видел в глазах. Она ощущала восторг, только восторг. Каждый начинающийся в её теле трепет заканчивался в его теле. Получая удовольствие, она доставляла удовольствие ему. Он чувствовал это, потому что этого она добивалась. И боль стала не только её страданием, но и слабостью его тела. Он смотрел на неё так, словно то, что между ними происходило, было их общей победой, и счастьем, и изнеможением одновременно.

11

Как не было нас, так и не было шансов,

Чтобы теперь всё стало по-нашему.

Поломанные. “Та сторона”

— …На пляже всё и случилось, — голос Фёдора вывел Леську из оцепенения. Она быстро моргнула, приходя в себя.

— Ну и что? Что в этом такого плохого? — не понимала Ксения.

— То, что на следующий день она с матерью явилась к нам в дом. Они требовали денежной компенсации.

— За что?

— Она была несовершеннолетней, — мужской голос звучал так мягко, что Леська закрыла глаза.

В комнате повисло молчание.

Оно длилось так долго, что Леська чуть не превратилась в каменную статую.

Она не просто не была совершеннолетней, ей не было шестнадцати — должно было исполниться в октябре, но ещё не исполнилось!

Позже она спрашивала себя, если бы она заранее сказала ему, сколько ей лет, смог бы Фёдор остановиться? Смог бы разорвать то единое целое, в которое они обратились там, у моря? Остановить жидкий огонь, которым они стали вместе? Она миллион раз жалела о том, что сделала и чего не сделала, но, в любом случае, день спустя жалеть было поздно.

Как во сне, счастливая и крылатая, уверенная в том, что каждую минуту он, как и она, будет ждать встречи, она явилась домой, где действительность настигла её, как справедливая кара настигает вора.

Она, Леська, всего лишь торговка, девочка из низов, промышляющая занятиями, не достойными и нижайшей проститутки, как она могла подумать, что ей выпал золотой билет?

— Ну что, подцепила его? — мать впилась взглядом, как только Леська открыла дверь. Рассвет давно остался позади: мать совершенно справедливо не спала.

А она, Леська, была такой глупой, что не успела спрятать счастливое лицо, такой глупой, что мать обо всём догадалась: и о ночи, и о близости, и о влюблённости, такой внезапно опустошающей, что не смогла отговорить мать отказаться от намеченных планов.

Ещё до обеда они были у Фединого отца, которому мать, нисколько не стесняясь, рассказала и про несовершеннолетие, и про наглость, и про внезапную любовь его сына. Она не знала, не могла знать, что Леська говорила «нет», но и про это мать приплела. Леська стояла в углу, не решаясь и шагу ступить от двери, с красным от стыда лицом, с заплаканными глазами, в полуобморочном состоянии, не понимая, не представляя, почему это происходит с ней.

Иногда она жалобным голосом просила: “Мам, ну пожалуйста, не надо”, но это никак не влияло на происходящее в богатой, красиво обставленной комнате. Леська хотела бы иметь такую: с книгами от пола до потолка, с большим окном, выходящим на балкон, с уютными креслами и маленьким столиком, с букетом садовых ромашек.

Потом в комнате появился Фёдор. Леська видела, как вспыхнули его глаза, когда он заметил её, потом они наполнились вопросами, когда он увидел её слёзы, и, наконец, бешенством, когда понял — в чём его обвиняют.