— В Петербург? — Зачем я переспрашиваю?

— Ну да. — Отец подтягивает к себе тарелку с моим десертом, отламывает ложкой большой кусок и отправляет его в рот. Морщится, потому что не большой сладкоежка. — Бабушка рада будет. Она сама просила. Хочет похвастаться подругам внучкой-писательницей.

— Когда? — шепотом уточняю я.

— Да хоть вчера.

Может быть…

Вспомни о просроченном сообщении, Йори, и перестань думать, что молодому холостому мужчине нечего делать, кроме как сидеть и ждать, не замаячит ли на горизонте его жизни Серая моль в Синих Чулках.

Я знаю, что это — большая ошибка. Что хоть мой телефон давно молчит, сердце все равно во что-то верит и на что-то надеется, а, значит, как только расстояние больше не будет стоять между нами, мой безнадежный внутренний романтик снова побежит к пропасти под названием «Слепая вера». Много ли шансов, что люди найдут друг друга в большом шумном городе? Не думаю, что больше, чем встреча двух земляков в японском ресторанчике посреди шумного Манхеттена. Но я все равно буду во что-то верить. И рано или поздно эта вера сведет меня с ума. А при моей работе это равносильно отрубленным рукам и голове.

— По-моему, это плохая идея и…

— Йори, просто съезди на пару недель, — перебивает мое «нет» отец. — Пока мы с мамой подумаем, что делать с бабушкой. Ей нельзя оставаться одной, возраст уже не тот.

Я просто согласно киваю.

Это не судьба. Просто случайность. Совпадение.

Именно так и буду думать, потому что так безопаснее.

Удивительно, как быстро можно собрать вещи, даже если делаешь все, чтобы оттянуть момент. А оказывается, все дела вдруг сделаны, вся посуда перемыта, и даже занавески я стирала на прошлой неделе, когда пытались убить время и не думать об Андрее. И сейчас, сидя перед двумя спортивными сумками, не знаю, чем заполнить время. Поэтому просто складываю самые необходимые на пару недель вещи. Любимую меховую шубку, теплые свитера, пару костюмов, джинсы и рубашки. Долго смотрю на красивое красное платье, которое до сих пор висит с биркой, потому что не случилось повода его надеть. Оно мне идет — это признало даже отражение в зеркале, хоть я крайне критична к своей внешности. Мысленно примеряю на себя пунцовую мягкую ткань, представляю, как буду спускаться в наряде по лестнице, как буду стучать каблуками по мраморным ступеням какого-то театра… и фантазия охотно дает пинка под зад.

Закрываю шкаф и на всякий случай опираюсь на дверцу спиной. А то вдруг передумаю.

Глава двадцать четвертая: Андрей

Наверное, первый раз за две недели я нормально сплю. Не ворочаюсь в постели, чувствуя себя Джордано Бруно на костре святой инквизиции, не хочу «почесать» себя теркой для овощей.

В общем, просто тупо сплю: без снов, с пустой башкой и, не думая о том, что Соня, которой уже стало намного лучше, прискачет ко мне в шесть утра. Как мало, оказывается, нужно для ощущения счастья. Просто тупо хорошо выспаться.

— Эй, спящий красавец, тебе нужно поесть. — Мать трясет меня за плечо и, зная мои повадки, тут же стягивает одеяло с моих плеч, мешая укрыться с головой. — Андрей, ты вторые сутки ничего не ешь, так нельзя.

— Я могу проглотить пару кусков сырого мяса, — ворчу в ответ, накрывая голову подушкой. — Все равно сварится внутри.

— Вставай, — безапелляционно говорит эта бессердечная женщина — и я нехотя открываю глаза.

Сначала думаю, что ослеп, потому что перед глазами какое-то красно-розовое размытое пятно, но, проморгавшись, различаю сердце, криво нарисованное на альбомном листе и закрашенное местами почти до дыр, а местами с проплешинами.

— Я тебя люблю, папочка, — щебечет Сова и крепко обнимает меня за шею.

Что?

— День влюбленных, — подсказывает мать.

Я целую Соню в кончик носа и бережно кладу рисунок на соседнюю подушку.

— Колючий, — морщит нос Сова и тут же, как тушканчик, скачет вслед за матерью, а я со вздохом снова заваливаюсь на кровать.

Закрою глаза и полежу еще ровно минуту.

Интересно, что она сейчас делает? Тоже принимает в подарок дурацких плюшевых медвежат или криво сшитые сердечки с синтетическим наполнителем? Не люблю этот праздник, потому что само слово «любовь» обесценилось до дешевых игрушек из перехода, которые некоторые «молодцы» покупают десятками, чтобы раздаривать всем девушкам, которых хотят затащить в койку. Есть у меня такой приятель: считает, что на День Валентина дают даже неудачникам, а если он расстарался на цветок с красной ленточкой и поющего херню медвежонка — вариант практически беспроигрышный.

«Не люблю этот день», — сказал я несколько недель назад, когда обсуждение пришлось в тему.

«А я люблю, но без цветов и игрушек. Просто это хороший повод сказать людям, как много они значат, и какой скучной, серой и невыносимой была бы жизнь без них. Сказать родителям, что мне важна их любовь, сказать друзьям, что их поддержка, порой, помогает восстать из пепла. Сказать любимому человеку: Я тебя люблю».

Наверное, в ее жизни как раз появился один такой, раз в наших разговорах резко отпала необходимость.

И не буду я себе врать, что мне все равно. Нет, не все равно, потому что я правда хотел с ней увидеться. Тяжело представлять женщину, которую хотелось во многих смыслах, радостно тискающую дурацкую плюшевую игрушку или букет цветов.

В моем телефоне уже куча сообщений, большая часть — от неизвестного номера, подписанные «Твоя всегда любящая». Удаляю, даже не пытаясь вчитываться. Еще есть сообщение от жены брата: эта неугомонная девушка, кажется, любит весь мир и по любому поводу готова осыпать всех «своих» конфетти из сердечек. Не представляю, как они уживаются вместе, но на данный момент молодая семья брата — пример того, что я уверенно назову «идеальный брак». И, блин, я ему завидую до чертиков.