Он тяжело вздыхает, кивает в сторону двери у меня за спиной и предлагает выйти на улицу, потому что официанты уже начинают на нас коситься. Я иду первой и, когда попадаю под валящий снег, сдергиваю очки и подставляю лицо прохладным хлопьям. Щеки горят, словно их прогладили утюгом, на губах точно самая бестолковая улыбка, какая только может быть.

В реальности мой Пустынный Лис оказался намного лучше, чем на фото. Настолько лучше, что мое бедное сердце шепчет: «Все, выдумщица, ты крепко влипла». Мне страшно и приятно одновременно, хочется на все наплевать, развернуться на пятках и изничтожить расстояние между нами до миллиметра. Хочется встать на цыпочки и потереться щекой об его небритость. У меня определенно образовался новый фетиш под названием «Щетина Андрея».

Но как только я плюю на все предосторожности, он выходит на улицу и делает знак в сторону большой черной машины. Не знаю как, но без труда угадываю, что он хочет: мы просто становимся по обе ее стороны, как будто Непорочная дева и Благородный рыцарь, кладущие между собой меч, потому что вынуждены провести ночь в одной постели.

— Давно ты приехала? — Андрей даже не пытается скрыть неласковые нотки в голосе.

— Почти неделю назад, — осторожно говорю я.

И меня снова странно приятно укрывает тем, как в ответ этот невозможный мужчина простреливает меня злым взглядом. Не знаю, когда и в какой момент в моей голове произошел сбой, но я готова как ненормальная тянуться к нему и шептать: «Еще, еще…»

— То есть ты приехала неделю назад, ходишь в кафе в пятнадцати минутах ходьбы от моего дома, ведешь активную инстаграмную жизнь, и даже твои фанаты в курсе дела, где и что с тобой. А мне написать «Андрей, я в Петербурге» ты не можешь? Я ничего не напутал, а то мало ли?

— Не веду я никакую инстаграмную жизнь, — тихонько защищаюсь я.

— Что смешного в моих словах? — Он морщится, ведет плечом, явно спасаясь от зуда.

— Я не смеюсь. — И на всякий случай прикрываю рот ладонью, потому что понятия не имею, как объяснить Андрею, что я просто бессильна против его колючей иронии.

— Да что ты говоришь. А сейчас ты скажешь, что это у тебя просто от нервов.

— Нет. — Энергично мотаю головой. — Это у меня потому что мне нравится, как ты злишься.

И бессмысленно пытаться делать вид, что я не хотела это сказать и все вышло случайно.

Хотела и сказала.

И, надеюсь, не сойду с ума, пока он встречает мое признание молчаливым удивлением.

Глава двадцать шестая: Андрей

Все же человек на статичном фото и человек в реальности — это почти два разных человека, хоть они и похожи как две капли воды. Я никогда не пытался представить, что будет, когда мы, наконец, столкнемся лицом к лицу, даже не задумывался над тем, как все пройдет. В голове отложилось что-то о встрече на вокзале, о скупом «Привет, хорошо, что приехала» и почему-то падающем нам на головы снеге.

И так уж получилось, что из всего этого остался только снег, который я нетерпеливо стряхиваю с волос.

Почему-то невероятно злит, что она здесь почти неделю, но даже не посчитала нужным как-то дать о себе знать. И если бы не почти фантастическая череда случайностей — я заглянул в ее инстраграм именно сейчас, а не завтра или вечером, она забыла пакет, хоть уже ушла — мы бы просто разминулись и все. А все потому, что одной упрямой ослице было стыдно написать.

Или она не захотела, а сейчас просто не знает, как от меня отвязаться. Такой вариант очень даже возможен: в конце концов, я не супер-герой, а обычный мужик в долбаной, чтоб ее, ветрянке.

А потом Йори начинает улыбаться, и я понимаю, что готов на все плюнуть только ради желания провести пальцем по ямочке у нее на щеке. Она едва заметна, но точно есть, и на правой щеке почему-то чуть выше, чем на левой. И очки этой упрямице тоже идут, и мне даже хочется попросить Эльфенку надеть их обратно.

Нет повести печальнее на свете, чем повесть о двух не болевших ветрянкой.

— Прости, пожалуйста, — осторожно извиняется Йори, заправляя за ухо длинную волнистую прядь.

На фото ее волосы казались светло-русыми, но в реальности они просто как золото. И пучок под заколкой немного съехал набок, и она выглядит до смешного милой. Не скажешь, что двадцать восемь. Студентка выпускного курса — максимум.

— Простить за то, что тебе нравится видеть меня злым?

Сейчас я уже нарочно прикалываюсь, потому что раздражение схлынуло, и мозг начал лихорадочно придумывать варианты, при которых мы можем быть хоть как-то вместе, даже не притрагиваясь друг к другу. Хоть это и полная жопа, конечно. Одно дело хотеть ее трогать и не иметь возможности это сделать, потому что есть километры, города и дороги. Совсем другое — хотеть ее трогать, иметь возможность сделать это просто протянув руку… и придавливать себя большим «нельзя». И врагу не пожелаю пережить то, что пережил я. Тем более не хочу всего этого для чуда с покосившимся пучком волос.

— За то, что так… внезапно…

— Йори, а давай мы не будем об этом говорить? — предлагаю я. Не хочу ворошить прошлое, выяснять отношения, искать виноватых и крайних. Оба «молодцы».

Она с облегчением выдыхает и кивает, как китайский болванчик.

— Ты надолго?

— Пробуду еще пару недель, — не очень уверенно отвечает она.

Пара недель — это хорошо! Через пять-шесть дней я точно уже буду не заразный.

В голове крутится мысль, что за это время я как раз созрею от «заняться с ней любовью» до «затрахать, чтобы не могла ходить».