— Мне нравится, что ты носишь мои футболки, — говорю я, шепотом притрагиваясь к ее губам. — И что ты ничего под них не одеваешь.

Йори издает странный всхлип, и когда я отодвигаюсь, чтобы получше рассмотреть контуры ее груди под футболкой, тянется следом. Приходится выразительнее прижать ее запястья к стене, взглядом приказать быть послушной, тихой и смирной. Вообще не уверен, что способен на нежности, потому что в воспаленном мозгу есть только острая потребность обладать этой женщиной именно сейчас, без долгих прелюдий. Хотя бы первый раз, а все «сладости» оставить на потом.

Но хотя бы что-то сегодня она точно попробует, и судя по выразительному взгляду мне на губы, в эту секунду мы думаем об одном и том же.

— Хочешь мой язык, маленькая? — Я отпускаю ее руки, чтобы жестко, сильно, обхватить ее грудь ладонью, почувствовать приятную твердость упирающегося в кожу соска. — Не сделаю, пока не скажешь.

— Бессердечный мужчина, — вытягивается на носочках моя выдумщица. — Хочу, хочу…

Я бы сделал это прямо сейчас, без лишних слов и игр, потому что уверен — она взлетит так высоко, как прежде не летала. Но все же с каким-то садистским удовольствием хочется потянуть время, поэтому снова прилипаю к ней, провожу пальцами по бедру, прихватываю край футболки и тяну вверх, до самого дрожащего от предвкушения живота. Провожу пальцем вокруг пупка, накручиваю круги, пока Йори не начинает жалобно скулить и пытаться потянуться еще хоть немного, чтобы мои пальцы оказались ниже. Приходится еще раз сжать ее грудь, усмирить жестом хозяина. И наслаждаться покорностью в зеленом взгляде. Почему-то ее податливость — это как особенный афродизиак для сегодняшней ночи: закручивает мое желание в такое сумасшедшее торнадо, что разрывает изнутри.

Наверное, сейчас и правда лучше не играть в игры, чтобы потом не быть слишком резким и нетерпеливым. На ум приходят ее слова о том, какая она узкая — и моя ладонь уже в нее в трусиках. Маленькие розовые шортики слишком плотно сидят на коже, не оставляя пространства для маневра, но я все равно провожу по ее складкам двумя пальцами: осторожно, как могу, но она вздрагивает от случайно грубости.

— Блин, выдумщица, ты мокрая.

— Да, да… да…

Мокрая и припухшая от возбуждения, такая… даже просто по ощущениям аппетитная.

Ну на хрен, хватит уже!

Йори в последний момент осознает, что я собираюсь слишком резко поменять наше положение, и успевает схватиться мне за плечи, как маленькая зверушка, больно царапаясь ногтями. В отместку щипаю ее за ягодицу, и пока она нее успела придумать что-то в ответ, укладываю на пол. Кажется, что-то задеваю ногой, потому что грохот и лязг заставляет нас на секунду замереть, уставиться друг на друга — и снова прилипнуть.

— Воображаешь, что я с тобой сделаю? — спрашиваю я, но не даю ей шанса ответить, просто раскрывая губы поцелуем.

Она и целовать-то толком не умеет, за столько лет одиночества разучилась и мне приходиться выуживать ее язык. Йори стонет, а я толкаюсь языком в ее рот, лишая выбора и забирая весь воздух — пусть дышит мной, пусть в ее легких буду только я. Наши языки сталкиваются, сплетаются и я немного отстраняюсь, чтобы чувствовать только ее бешенную потребность, с которой она хватает губами мою нижнюю губу, прикусывает и вздыхает, потому что я приподнимаюсь на руках и расстояние между нами увеличивается.

Хочу быть с ней грубым. Хочу, чтобы она была со мной открытой, маленькой пошлой девчонкой без комплексов. Чтобы ее кровь горела от желания ко мне, чтобы в темноте я видел ее наполненные лавой вены.

— Задирай футболку, покажи себя, — прошу я, распрямляясь на коленях, чтобы поймать ее лодыжки и широко развести их в стороны.

Выдумщица смущенно тянет ткань выше, замирает на мгновение, как будто я не видел ее голой — и футболка оказывается где-то в районе шеи. Я бы сказал, что эти соски просто идеальные, если бы мог говорить и хотел думать. Они упругие, натянутые, как и вся она. Поглаживаю пальцами один из них, щипаю, чтобы не сделать больно, но заставить ее спину выгнуться дугой мне навстречу. А когда она начинает колотить пятками в пол, опускаюсь, чтобы обхватить рукой полную твердую грудь и втянуть тугой комок в рот. Немного прикусываю — и первый громкий стон колотит по барабанным перепонкам. Обвожу языком, жадно посасываю, ухмыляясь от новой порции воплей, которые она пытается заглушить собственными сжатыми губами. И движения, которые ее бедра выкручивают у меня на коленях, совсем не приносят облегчения, потому что каждый раз она умудряется потереться промежностью об мой член.

Стаскиваю домашние штаны — снимать их совсем нет времени.

От первого прикосновения кожей к коже волоски на руках встают дыбом. Йори стонет, пытается прижаться к моему вставшему члену, и я разрешаю это, в одно движение, сам не понимая как, разрывая ее трусики по шву. Она правда офигенная между ног: гладкая, немного по-детски закрытая, без выступающих половых губ. Широкий лобок, на который я надавливаю рукой, когда Йори пытается насадить себя на меня.

Хочу попробовать какая она на вкус. Хочу увидеть, как она течет.

Я перекладываю ее ноги с моих коленей на плечи, приподнимаю, держу за бедра, словно какую-то драгоценность. Член уже мокрый от смазки, и я чувствую, что в любую секунду выдержка может меня предать, хоть обычно я могу трахать женщину столько, сколько ей нужно и пока она сама не скажет, что сыта. И на какой-то миг мне кажется, что я могу взять себя в руки и устроить ей забег на всю ночь, но от этой уверенности не остается камня на камне, когда я притрагиваюсь языком к ее входу и слизываю влагу, как подтаявшее мороженное. Йори раскидывает руки, пытается за что-то схватиться, но остервенело скребет ногтями по полу. Втягивает живот, запускает пальцы себе в волосы и бессвязно просит: