Я не прошу. Это требование. И, к моему удивлению, Деэр кивает.

— Хорошо.

Я приподнимаю бровь.

— Хорошо?

Он улыбается, и тот Деэр, которого я знаю, — очаровательный и дружелюбный — возвращается.

— Да. Хочу посмотреть, действительно ли они кричат, когда опускаешь их в кастрюлю.

Я, должно быть, слегка отшатнулась, потому что он усмехается.

— Я шучу. Это же миф, верно?

Я киваю.

— У них нет голосовых связок. Но иногда они издают звук, похожий на крик, когда воздух пузырьками поднимается из их желудков.

— Приятная мысль, — с иронией произносит Деэр.

— Я просто не думаю об этом, — пожимаю я плечами. — Потому что они вкусные.

— Садистка, но при этом практичная, — подмечает Деэр, придерживая для меня дверь.

Я улыбаюсь.

— Это моя гамартия[16].

Деэр качает головой.

— Я не верю в фатальные ошибки.

Я замираю, глядя на него.

— В самом деле? Тогда что, скажи на милость, станет твоей погибелью?

Деэр тоже останавливается, опустив руки по бокам и изучающе глядя на меня.

— Есть очень большая вероятность, что моей погибелью станешь ты.

13

TREDECIM

— Как ты можешь такое говорить? — заикаюсь я. — Мы же познакомились совсем недавно.

Губа Деэра подрагивает, и он начинает идти в сторону моего дома.

— Я очень интуитивный парень, Калла-Лилия. Полагаю, это можно назвать просто предчувствием.

Пока мы идём к моему дому, меня не покидает ощущение, словно я шагаю в облаке замешательства. И едва сталкиваюсь с Финном, когда мы заходим внутрь, как он тут же понимает, что что-то не так, хотя и не пытается узнать подробности. Вместо этого он лишь спокойно оценивает меня.

— Всё в порядке? — Его голос тихий и ровный, и я киваю.

— Да.

Он тоже кивает.

— Отлично. Я нехорошо себя чувствую, так что поем в своей комнате.

Финн поворачивается и исчезает в дальнем коридоре прежде, чем я успеваю что-то сказать. Подозреваю, его отсутствие связано больше с присутствием Деэра, чем с плохим самочувствием. Я вздыхаю, когда через кухонную дверь выходит мой отец.

Он бросает взгляд на Деэра.

— Хочешь чего-нибудь выпить?

— Конечно. Я буду всё, что вы предложите, — отвечает Деэр.

Отец уходит и через минуту возвращается с пивом.

— Выглядишь так, словно выпил бы чего-нибудь покрепче лимонада.

Деэр с едва видимым облегчением делает большой глоток.

— Спасибо.

Когда Деэр вытирает рот одной из разбитых рук, отец разглядывает раны, но ничего не говорит.

Странно, как всё прилично и приемлемо, несмотря на то, что руки Деэра покалечены, и все игнорируют этот факт.

— Давай найдём аптечку, — говорю я Деэру. Он кивает и ставит своё пиво, а папа направляется в кухню.

— Крабы будут готовы через пять минут, — кричит он через плечо.

— Нам лучше поторопиться, — шепчу я Деэру, ведя его через коридоры. Мы проходим смотровые комнаты и большую залу, и Деэр ни разу и словом не упоминает о запахе похоронного дома.

После того как мы спокойно проходим по коридорам, ведущим в подвал, я мягко усаживаю его в кресло перед отцовской комнатой для бальзамирования.

— Сейчас вернусь, — говорю ему я.

Я распахиваю дверь и не обращаю внимания на мгновенное изменение температуры воздуха, которое посылает мурашки по моим рукам и ногам. Я так же игнорирую причину, по которой здесь должно быть так холодно. Холод = Смерть. Это уравнение давно отпечаталось в моём сознании. Это одна из причин, по которой я хотела бы переехать куда-нибудь в тропики. Потому что Тепло = Жизнь.

Я роюсь в шкафу в поисках марли и медицинского пластыря, шурша так громко, что не слышу, как в комнату заходит Деэр. И только когда он заговаривает из-за моей спины, я подпрыгиваю.

— Что ж, здесь не так уж и страшно, — отмечает он, его тихий голос громок в тишине.

Я резко оборачиваюсь с бешено колотящимся сердцем.

— Извини, — быстро говорит он, подняв руку. — Я не хотел тебя напугать.

— Всё в порядке, — отвечаю я. — Я просто не ожидала услышать чей-то голос.

Он кивает, его губа подрагивает.

— Да, полагаю, в большинстве случаев здесь это было бы не очень хорошо.

Я киваю, всё ещё приказывая своему сердцу биться медленнее, пока хватаю нужные мне предметы.

Деэр медленно оглядывает периметр, изучая стены холодильных камер, металлические столы с поддонами для стока в середине, стерильные стены, лекарственный запах.

— Жуткая комната, — заявляет он, уставившись на поддоны для стока. — Не понимаю, как твой папа может заниматься тем, чем занимается.

— Я тоже, — соглашаюсь я, увлекая его из комнаты. — Ненавижу здесь бывать. Последний раз я заходила сюда, когда привезли маму.