Таким образом, весь «план Ватутина» был нацелен на то, чтобы с первых дней наступления ГА «Юг», опираясь в первую очередь на сложный рельеф местности и скоординированные действия всех армий левого крыла и центра фронта, во-первых, распылить силы её ударных группировок, во-вторых, нивелировать их качественное превосходство над нашими войсками в бронетехнике. Подчеркну, ставка, сделанная командующим Воронежским фронтом на максимальное использование условий местности, оказалась верным решением не только при возведении армейских полос, но и для раскола ударных группировок Манштейна. И хотя его план, в силу допущенной Ставкой ВГК ошибки в определении главного удара, не удастся реализовать в полном объёме, дальновидность и расчёт генерала армии сыграют ключевую роль в успешном отражении наступления противника.

А теперь вернёмся на север Курской дуги, в полосу Центрального фронта, и посмотрим на то, как здесь разворачивалась работа по подготовке к летней кампании. Это стратегическое объединение начали спешно создавать на базе полевого управления Донского фронта согласно директиве Ставки ВГК № 46056 от 5 февраля 1943 г. [156] Его формирование должно было завершиться через десять суток, 15 февраля. «Войскам нового фронта предстояло развернуться между Брянским и Воронежским фронтами, которые в это время продолжали наступать на Курском и харьковском направлениях, – вспоминал К.К. Рокоссовский, – и, взаимодействуя с Брянским фронтом, нанести глубоко охватывающий удар в общем направлении на Гомель, Смоленск, во фланг и тыл орловской группировке противника. Начало этой красивой по замыслу операции намечалось на 15 февраля. Но для того, чтобы её начать, надо было прежде всего сосредоточить войска… Мои доводы о нереальности этого срока не убедили Ставку» [157] .

Поэтому в упомянутой выше директиве перед Генштабом была поставлена очень сложная и масштабная задача: в кратчайший срок, между 12 и 23 февраля, собрать под Курском все войска, включённые в его состава. Объединение Рокоссовского должно было получить их из трёх источников: основу фронта должны были составить силы бывшего Донского фронта, переброшенные по железной дороге из-под Сталинграда (21А, 65А и 16 ВА), из Брянского фронта ему передавалась 2ТА, а из резерва Ставки ВГК – только сформированная 70А. Сосредоточение сил шло очень тяжело, в том числе и из-за ведомственных дрязг, свидетельствует бывший первый заместитель начальника Управления военных сообщений РККА в ту пору генерал-майор И.В. Ковалев: «Ставка решила перебросить освободившиеся соединения к Курску для продолжения наступления. Задание срочное. Для его выполнения потребуется около 900 воинских поездов. Товарищи из Наркомата путей сообщения уверили, что порожняк уже на месте, в районе погрузки северней Сталинграда, на линии Сталинград – Поворино. Однако оттуда докладывает мне начальник военных сообщений фронта генерал В. И. Дмитриев: ни один эшелон под погрузку войск не подан. Звоню А. В. Хрулеву (нарком путей сообщения СССР и начальник тыла РККА. —З.В.), он отвечает:

– У тебя такой доклад[ а у меня другой. Мне доложили, что эшелоны поданы, а войск на станциях погрузки нет.

Странно, не правда ли? Это же не фронт, где иногда не разберешься в обстановке. Это глубокий тыл. Дмитриеву я верю, безусловно, знаю его давно как пунктуального и правдивого товарища. Связываюсь с ним: «Поезжай сам, посмотри». Отвечает: «Еду по всем станциям погрузки». Пока объехал, разыскивая порожняк, все шесть станций, пока убедился, что ничего нет, прошло время. Звоню Хрулёву, и опять пустая трата времени. Я ему: «Нет порожняка». Он мне: «Есть порожняк». Пришлось разыскивать по телефону командующего фронтом К. К. Рокоссовского. Он сказал, что вместе с Дмитриевым они, поделив станции погрузки, буквально обыскали их. Порожняка нет. Стоят кое-где вагоны с военно-снабженческими грузами,, не использованными в минувшей операции. Но их мало. Кроме того, нужны платформы для погрузки артиллерии и танков.

Бесплодные разговоры и переговоры на несколько суток задержали перевозку войск Центрального фронта. Я был вынужден доложить Сталину. «Хорошо!» – сказал он и повесил трубку. Через час позвонил Берия, сказал: «Слушай, приезжай ко мне, будем разбираться». Еду на Лубянку. В кабинете Берии сидят Хрулёв, его заместитель по Наркомату путей сообщения Герман Ковалев и ещё товарищи. Берия дал слово Хрулёву. Андрей Васильевич стал упрекать нашу службу в неправдивой информации. Тогда я попросил Берию связать нас с командующим фронтом Рокоссовским. Он быстро связал, и Рокоссовский, а после него и Дмитриев с другой станции повторили, что эшелонов нет, а груженые вагоны, на которые ссылается Хрулёв, не приспособлены для перевозки войск. На дворе февраль, а печек в вагонах нет, да а вообще дыра на дыре. Поморозим солдат. Но Хрулёв уперся и ни с места. Это, говорит, неправда. Они, говорит, вполне могут сами выгрузить вагоны и погрузить в них солдат. Тогда Берия сказал: «Слушай, выйдем в ту комнату». Что они там говорили, не знаю, но Андрей Васильевич вышел оттуда бледный и молча нас покинул. Я уехал в НКПС вместе с начальником Главного управления движения Г. В. Ковалевым и не ушел от него, пока не подали порожняк для войск Рокоссовского и войска начали погрузку» [158] .

Справедливости ради надо заметить, что в дальнейшем железнодорожники, особенно в районе Курской дуги, провели очень большую работу для обеспечения войск всем необходимым. Вот лишь один, но яркий показатель. Выполняя постановление ГКО № 3160 от 10 апреля 1943 г., они быстро увеличили пропускную способность ж.д. участков Елец – Касторная до 36 пар поездов, Касторная – Курск – до 24 пар, Касторная – Валуйки до 18 пар и Валуйки – Купянск – до 18 пар поездов в сутки [159] . Если в марте 1943 г. поезда шли на участках Касторная – Щигры со скоростью 15 км/час, Щигры – Курск – 20, то в июне техническая скорость здесь возросла до 30 и 45 км в час. С апреля по июль 1943 г. работники Курского железнодорожного узла смогли обеспечить прием 2513 и отправление 2732 воинских эшелонов [160] .

Но вернёмся к событиям февраля. План Ставки по уничтожению орловской группировки, как известно, не сработал. Боевые действия на брянском и севском направлениях, начавшиеся в феврале – марте, существенно осложнялись неполным сосредоточением войск Рокоссовского, тяжёлыми условиями суровой (снежной и морозной) зимы, упорным сопротивлением неприятеля, а также успешным продвижением его сил в районе Харькова и Донбасса.

И при сосредоточении стратегического объединения на новом месте, как это было с Центральным фронтом, и при стабилизации боевых действий после крупных наступательных или оборонительных боёв (например, ситуация с Воронежским фронтом в марте 1943 г.), для его командования первоочередным был вопрос определения района размещения и сроки развертывания его штаба. Основными требованиями к месту его размещения были удобство для управления войсками (близость к ним) и относительно высокая степень защиты (маскировки, прикрытия) от наземных и воздушных средств врага. В ходе наступления, при большой динамике боёв, требования к маскировке, естественно, снижались. Как правило, основные управления штабов (оперативное, разведывательное и т.д.) размещались в уцелевших строениях небольших деревень (в школах, больницах, в крайнем случае больших частных домах) в 25-30 км о передовой. Но как только ситуация начинала стабилизироваться, пункты управления всех уровней, и прежде всего фронта, командование старалось выводить в новые районы и его рабочие органы обязательно размещать в не населенных пунктах, где опасность их уничтожения, а в блиндажах и землянках, оборудованных в заросших балках или лесном массиве. Сама растительность и размер залесённой территории (урочища, леса и т.д.) являлись главным средством маскировки и широко использовались для сокрытия пунктов управления. Причём, как правило, в местах нахождения основной части рабочих блиндажей не должны были находиться жилые землянки. Допускалось даже проживание старшего и высшего комсостава в ближайших селах в отдалении от района развертывания основных отелов и управлений. По существующим тогда требованиям безопасности, период между сменами районов развёртывания штаба фронта первого эшелона составлял месяц. Если переезд затягивался, то считалось, что вероятность обнаружения и уничтожения его противником возрастала в разы. В действующей армии об этом знали все, тем не менее это правило не редко нарушалось, что порой приводило к опасным последствиям. Таких примеров было много, в том числе с КП Рокоссовского и Ватутина перед Курской битвой, когда оба командующих выжили во многом лишь благодаря случайности.

Первый эшелон штаба Воронежского фронта ещё в ходе Харьковской оборонительной операции переехал из г. Новый Оскол ближе к войскам, в Бобрышово (17 км восточнее г. Обоянь). Сначала он находился в самом селе, а в апреле был перенесён в березовую рощу рядом с ним. Сюда же 25 марта 1943 г. прибыл и его новый командующий генерал армии Н.Ф. Ватутин. Как только полевые дороги стали просыхать, встал вопрос о подборе нового места для штаба фронта и переводе из Нового Оскола управления 2ВА. 9 апреля начальник инженерных войск и начальник управления связи получили распоряжение о подготовке нового КП к 5 мая 1943 г. [161] После проведённой рекогносцировки Военный совет решил оборудовать КП в лесном массиве в 10 км севернее железнодорожной станции Ржава [162] , расположенной на участке Курск – Белгород (в селе Марьино [163] , 78 км юго-восточнее Курска), а штаб 2ВА к 30 апреля перевести в с.Черновец (северо-восточнее с. Марьино). Оба населенных пункта находились между тыловой армейской полосой и первым фронтовым рубежом. Пристальное внимание руководства фронта именно к штабу 2ВА было связано не только с тем, что основные крупные узлы управления войсками, в том числе и общевойсковых армий, к этому времени уже находились на новых местах (до начала Курской битвы место расположения своего штаба 7 июня сменит лишь 5 гв.стк). Дело в том, что затрат сил и средств при подготовке её КП требовалось не меньше, чем КП фронта. Так как было необходимо осуществить строительство кабельных линий связи не только с управлениями авиакорпусов и авиадивизий, как и в общевойсковых армиях, но и с каждым полевым аэродромом, а их было много.