– Зверя, значит… Попробуйте, – в голосе Керво плескалось столько яда, что с лихвой хватило бы и на самого зверя, и на Амари с половиной Кассии.

– Непременно.

– Я не стану лезть в ваши дела, но и вы, будьте уж так добры, не лезьте в мои.

– Идет, – сказал Амари и залпом осушил свой бокал.

– Не смею более задерживать.

Амари кивнул и кое-как поднялся. Голова закружилась, а пол возжелал уподобиться Злату и взбрыкнул; чтобы не упасть, пришлось ухватиться за спинку кресла.

– Да, вот еще, – Керво щелкнул пальцами, привлекая внимание, – поищите для попоек компанию подостойнее.

– Например, вашу? – держаться прямо Амари удавалось чудом, не огрызаться не выходило совсем.

– Хотя бы и мою.

Как добрался до двери и даже ухватился за ручку, Амари помнил. То, что выполнена она в виде скалящейся головы пантеры, – тоже. А вот каким образом достиг отведенной ему комнаты – уже нет.

***

Мир качнулся, зазвенел, лохмотья сна рассеялись легкой дымкой. О чем было последнее сновидение, Амари не помнил, осталось лишь звонкое ощущение близкой беды, гнетущая печаль, чье-то искаженное болью и ужасом лицо, хищный оскал и рука. Рука, поданная в последнее мгновение, когда лишь шаг отделял от пропасти. И достаточно лишь закрыть глаза, чтобы вернуть едва уловимый аромат благовоний и блеск драгоценных камней. Только нужно ли? Амари вздохнул и перекатился на бок. В распахнутом настежь окне играл с занавесью и близкими звездами ветер. Вечный странник смеялся, влетал в комнату, ерошил волосы. Амари не сомневался: если бы у ветра имелось лицо, оно бы постоянно улыбалось.

«Слезки Создателя» – так на юге называли звезды – перемигивались, косились на серебряный лунный диск и Амари. Они пригласили бы его присоединиться к игре, но видели, насколько ему плохо.

«И с чего я вчера так напился? Может, в последний бокал что-то подмешали?..» – подумал он и рассмеялся глупым мыслям. Смех получился каркающим и злым, под стать самочувствию. Винить герцога во всех злоключениях казалось слишком. Не Керво вчера уговорил с Дарзи два… или даже три кувшина вина, и вовсе не он упал в собственном кабинете. Или в коридоре? Без разницы. Главное, Амари снова выставил себя никчемным мальчишкой перед властителем Нидоса.

Пить хотелось невыносимо, а шнура для вызова слуги в комнате не нашлось. Возможно, удастся отыскать воду самому? Все лучше, чем мучиться до утра. Тело протестовало, но Амари поднялся и подошел к окну. Перед путешествием по притихшему особняку необходимо было собраться с силами.

Город и лес затопила тьма, зато неба оказалось очень много: темно-синего, усыпанного крупными частыми звездами. На юге небосвод был иной, черный и далекий. Он отражался в море, и особенно темными ночами казалось, что побережье и есть мифический край мира, которого еще никому не удавалось достичь.

Каково жить в Нозароке постоянно? Рамель рассказывал, северный город использовался в качестве зимней резиденции. Нозарок даже называли второй столицей при старом герцоге. Амари провел по светлому дереву и вздрогнул: рама гладкая, но один заусенец все-таки отыскался, заноза засела глубоко, палец наверняка загноится. Ветер подул сильнее, словно пытаясь оттолкнуть от окна. Похоже, ночь тоже была против него, как и Нидос, Нозарок, герцог Керво…

Следовало что-то предпринять. Действительно, не дело принцу крови враждовать с владетелями, только придумать ничего не выходило. Возможно, он сам виноват в подобном отношении: оказался недостаточно дальновиден, ляпнул что-то не то или вовремя не отступил, но, скорее, вина все же лежала на герцоге. Он старше и опытней – Амари с этим не спорил, – но душа у него заледенела. Он никому не верил, а проявления чувств или стремление к справедливости считал глупостью и не заслуживающей внимания мелочью.

Услышав тихий навязчивый шелест от двери, Амари обернулся. Показалось, из-под порога повалил зеленоватый дымок. Или туман? Запаха гари Амари не чувствовал, да и случись в особняке пожар, никто бы не безмолвствовал. Не приказал же Керво подпалить особняк в надежде избавиться от неугодного гостя. Но туману ведь тоже взяться неоткуда. Шпага преспокойно лежала у изголовья кровати, ее сильно тянуло взять в руки. Вот только сражаться с туманом казалось еще безумнее, чем его бояться.

…«Мало ли что в нем скрывается, неужели тебе не интересно?» – усмехался Мигель, выталкивая десятилетнего Амари на улицу.

Рейесу не положено трястись, будто зайцу под кустом, но когда младший сын блистательного Алонцо видел погруженные в белесое марево очертания домов, уходящий в пустоту причал или выплывающие словно из ниоткуда силуэты, – едва не плакал. Дома казались нежилыми и ветхими. Мир – чужим и страшным. Люди – призраками. Амари было все равно: при братьях, отце или посторонних выказывать страх. Он забивался в ближайший угол, подтягивал колени к груди и выл от безысходности и ужаса. С этим следовало справиться, вот Мигель и решил вышибить клин клином.

«Туман плох только на море, – поддакивал, не отрываясь от чтения, Рамель. – В нем скрываются рифы, а иногда и враги».

«Как будто они на суше прятаться не умеют», – возражал Амари.

Отец, когда узнал о выходке старших, пришел в ярость: Мигеля посадил под домашний арест на месяц, а с Рамелем поговорил три часа. Неизвестно о чем, но из кабинета брат вышел бледным и первым делом попросил у Амари прощения…

– Враги на суше туманом только и прикрываются, – произнеслось само собой, когда просочившийся в комнату зеленоватый дымок свился в сумеречный жгут – нет! – щупальце.