Шрифт:
– Хочешь заделаться медвежатником?
– Для дебюта освою карьеру домушника, а там поглядим.
– Тюрьма, каторга, ссылка - полный ассортимент?
– Ну, во-первых, каждый мало-мальский порядочный человек должен попробовать кандального звона, а во-вторых, ты же прекрасно знаешь, я не создан для изнурительного ежедневного труда... Часок риска и полгода упоительного прозябания. Игра стоит свеч.
– Могу постоять на стреме.
– Остен-Бакен ты мой, Остен-Бакен... Маман и папан будут весьма недовольны в случае провала дерзкой операции по выемке излишних ценностей у буржуазии.
– Чтобы иметь гарантию успеха, надо правильно выбрать объект.
– Входишь во вкус уголовщины... Я тоже предпочитаю отсутствие злых собак, индивидуумов мужского полу и огнестрельного оружия.
– Есть весьма соблазнительный вариант. Мой родитель недавно обзавелся золотой коронкой высокой пробы...
– Милый, добрый Остен-Бакен, - Остап, нагнувшись через чемодан, обнял меня за плечи.
– Я отказываюсь принять твою жертву.
– Не об том речь.
– Ах, извините, милорд, - Остап выпустил меня из крепких объятий и вынул из чемодана молоток.
– Я думал, здесь намечается предательская комбинация - мне зуб, тебе наследство, достаточное для скромного безбедного сущестования.
– Чем обвинять меня в изуверстве, лучше послушай, где обзавелся коронкой родитель.
– В белом особняке с готической крышей.
– Значит, и ты подумывал о вдове Гольцевича?
– Зубной техник - женщина. Романтично и волнительно. А как вспомнишь, что кроме практики своего знаменитого мужа, ей досталось немало золота для клиентов и камешков для себя, так хочется сразу проникнуть в ее альковы.
– Зловредная скелетоообразная мымра. Полгорода ее ненавидит, полгорода ей завидует. Безжалостно и принципиально одинока. Такую и ограбить не грешно.
– Федор Михайлович Достоевский, - Остап взмахнул молотком.
– Собрание сочинений, том третий, страница сто сорок пятая.
– Но ты же не собираешься разможить ей голову?
– Да я еще недостаточно нахлебался морцовки... А вот, скажи мне, Коля Остен-Бакен, почему ее, такую одинокую и такую богатую, до сих пор никто не прищучил?
– Наверное, откупается от кого положено?
– Или у нее мощные тайные покровители, которых опасаются даже заядлые профессионалы ночных дел... В любом случае это дает нам большие шансы... Не ждет она дерзкого предутреннего визита без приглашения.
– А вдруг ее ангелы-хранители отоспятся на нас?
– Я не намерен оставлять даже словесный портрет и приблизительный адрес. Сработаем под гастролеров. Темная ночь, плащ, маска... Эх, не мог студент оставить в чемодане пару револьверов... Впрочем, сгодится и чугунный утюг... Да, Коля Остен-Бакен, я не буду потеть и дрожать от страха, вскрывая сейф, я не буду вслепую шарить в поисках драгоценностей... Войду в спальню, взмахну для острастки утюгом - и получу...
– На блюдечке с голубой каемочкой!
– Знатная фраза.
– Да, тут на днях родственничек по материнской линии к нам нагрянул. Стюардом работает на пароходе. Манеры - тихий ужас...
– Не судите и судимы не будете... Утюг - оружие павших и обездоленных... На блюдечке, говоришь?
– С голубой каемочкой...
Наша подготовка к дебютному грабежу прошла успешно.
Я старательно, на два слоя, выкрасил в ужасающий черный цвет утюг, а на гладящей поверхности вдобавок изобразил белый отвратный череп и вывел под ним славянской вязью алый девиз: "Анархия - мать порядка!"
Бендер усиленно питался, доводя нашу смирную кухарку до кипения.
– Что я, готовлю почтенному семейству али солдатской роте?
– Сирота переживает кризис, - успокаивал ее мой психоаналитический родитель, зачитывающийся Фрейдом.
– С помощью пищи он компенсирует потерю отца и преодолевает комплекс отверженного.
Бендер усиленно тренировался в беге, лазанью по заборам и прыжкам с крыши на дрова, будоража соседей.
Особо нервные грозились сжечь флигель.
Мой родитель не пытался их урезонить, а запасся противопожарным инвентарем.
Я же не мог до самого выхода на дело налюбоваться шедевром рук своих - анархо-синдикалистским утюгом.
Стояла тихая безлунная ночь.
Вручив Остапу "фигуру устрашения", я перекрестил сначала утюг, потом дерзкого отважного юношу и засел в одуряюще пахнущих кустах, покрытых свежей листвой.
Во мраке у крыльца слабо прозвенели четки отмычек, скрипнула податливо дверь.
А минут через пять, прорвавшись сквозь кусты, я удирал, как обезумевший заяц, - от крика, света и провала самонадеянного Бендера, возомнившего себя Робин Гудом, Стенькой Разиным и Емельяном Пугачевым в одном лице.