– А вдруг напоремся на прислугу?

– Для этих запуганных растерянных существ мы представители комитета свободных студентов. Ищем место для штаба.

– Всю разговорную часть возьмешь на себя?

– Нет, доверюсь твоему почвоведческому косноязычью...

Увенчав груди бантами, мы ринулись в круговорот взбаламученной жизни.

Долго не раздумывая, Остап выбрал особняк побогаче и решительно направился к тяжелым забронзовевшим дверям.

Потерзал звонок.

– Кажется, мы на правильном пути.

Остап навалился плечом на дверь, и она послушно поддалась.

– Удавлюсь, если до нас здесь побывала хоть одна сволочь.

Но Остап напрасно волновался.

Комнаты встретили нас чистотой, уютом и порядком, как будто хозяева вышли куда-то на минутку и вот-вот вернутся, чтобы на изысканном французском осведомиться о наших преступных намерениях.

Остап пританцовывал на коврах, Остап открывал все шкафы и шкафчики подряд, Остап упадал на канапе и кресла, Остап ронял книги с золотыми обрезами и массивные хрустальные пепельницы.

Я понуро, в ожидании женского истеричного крика или разгневанного холеного баритона, тащился за упивающимся экспроприатором из комнаты в комнату.

– Остен-Бакен, глянь, какая прелесть - неописуемой стоимости!

И Остап уступил мне место перед стеклянными полками, сплошь уставленными ювелирными изделиями.

– Знаменитые пасхальные яйца работы Фаберже, - сказал я отсутствующим голосом, касаясь одним пальцем россыпи бриллиантов по золоту.
– Утеха особ, приближенных к императорскому величеству.

– Согласен на яйца, - Остап раскрыл саквояж.
– Подавай-ка аккуратненько сии безделушечки.

Вдруг за окнами зашумело, заорало, загремело.

Остап защелкнул принявший сокровища саквояж и отодвинул портьеру.

– Хозяева вернулись?
– спросил я, торопливо открывая дверцу просторного зеркального шкафа.

– Хуже... Конкуренты... Придется отстреливаться.

– Чем?

– Ах да, я впопыхах забыл свой любимый пулемет.

– Много?

– Еще сколько!
– Остап перешел к противоположному окну. Взяли в кольцо... Ты, Остен-Бакен, предпочитаешь быть растерзанным мозолистыми лапами пролетариев, аккуратно расстрелянным пьяной солдатней или оприходованным дюжими матросиками?

– Может, они не посмеют ворваться внутрь?

– Подожди, им еще надо выяснить, у кого на это больше прав. Пока они лупцуются, надо искать выход из окружения.

– Спустимся по водосточной трубе, как в детстве.

– Нет, я еще не дозрел до изображения медленно движущейся мишени...

– Тут в шкафу целая куча платьев...

– Хочешь зарыться?

– Имеются трусики с кружавчиками, лифчики с рюшечками, накрахмаленные переднички и капорочки с тесемочками... Переоденемся горничными...

– Соблазненными негодяем - тайным советником. Тебе, Остен-Бакен, явно пойдет двадцативосьми недельный живот из подушки. Но вот моя небритая физия вряд ли сойдет за миловидное глупое личико.

– Тогда переквалифицируемся в капельдинеров.

– А нас не заставят сдавать экзамен по обслуживанию новоиспеченных господ?

– Да, с подносом мне не управиться... К тому же, я слишком солидно слеплен для забитого слуги.

– Домашние псы тоже из нас не получатся. А то бы я изящно свернулся калачиком на пуфе и преданно смотрел бы в глаза и дружелюбно помахивал хвостом... У тебя, Остен-Бакен, случайно не завалялось в карманах пары породистых хвостов?

– Давай просто прикинемся хозяйскими детьми.

– И получим за простоту по девять граммов отличного свинца? Мое молодое сердце отказывается от такого груза.

Дверь внизу отчаянно возвестила о непрошеных визитерах.

– Ладно, Остен-Бакен, хоть узнаем, кто победил, за право безнаказанного мародерства.

И Остап направился к парадной лестнице.

– Может, спрячемся под кровать?

– Не канючь, - Остап бережно качнул саквояж, как больного младенца.
– Зубозаговаривание - мое природное свойство... Не зевай и давай деру только по моему сигналу... Бежать придется быстрее пули.

– В каком смысле, прямом или переносном?

Остап не ответил, смело шагнув навстречу судьбе, которая уже, топоча, подымалась по лестнице в бушлатах и бескозырках.

– Братва, буржуй канает!

– Товарищ буревестник революции, вы ошибаетесь, - Остап демонстративно поправил бант на груди.

– Хто? Я?
– арьергардный матрос ловко сдернул с плеча винтовку и лязгнул затвором.

– Нет, ваш коллега, - Остап мило одарил улыбкой подоспевшего детину.

– Ах, ты гад!
– детина нацелился штыком в бант Остапа. Кишки выпущу!