Эта идея равномерного распределения власти в Римской империи некоторое время была осуществлена; во главе ее мы видим, впрочем недолгое время, четырех лиц. Несмотря на такую систему, мысль о единстве власти не исчезла, так как один из Августов носил название главного – римского императора и ему должно было принадлежать первенство, то есть решающий голос в делах управления и избрания цезарей. Таким путем Диоклетиан надеялся предотвратить произвол легионов при избрании нового императора, создать прочный и определенный закон престолонаследия, обеспечить для империи способных правителей, облегчить защиту отдаленных провинций. Сам Диоклетиан остался верен своему плану и по истечении срока в 20 лет со вступления на престол сложил с себя императорское достоинство и возвратился к частной жизни.

Сущность этого учреждения была очень скоро отвергнута, так как появилось соперничество между отдельными правителями, но некоторые частности его удержались. Так, сохранен был порядок областного управления; из четырех провинций, находившихся под властью августов и цезарей, образовались четыре префектуры: 1) Восток (Oriens); 2) Иллирия; 3) Италия с Африкой; 4) Галлия с Британией и Испанией.

Во главе управления этими префектурами стояли гражданские чиновники (praefecti praetorio). Первоначально такое название носили чиновники военные, начальники преторианских когорт, императорской гвардии (как, например, известный Афраний Бурр при Нероне); теперь же они сосредоточивали в своих руках только гражданскую власть. На их рассмотрение шли судебные дела высшего порядка, влекшие за собой высший денежный штраф; им же было предоставлено право помилования приговоренных к смерти преступников. Военная же власть была вполне отделена от них и получила самостоятельную организацию. Это разделение было сделано для того, чтобы лишить возможности отдельных правителей усиливать свою власть до размеров, опасных для центрального правительства. При таком положении дел можно было надеяться на безопасность империи со стороны честолюбивых стремлений высших чиновников, так как без денег не могли ничего предпринять военные правители провинций, а без войска – гражданские.

Префектуры подразделялись на диоцезы (dioceses), которых было всего 12, диоцезы – на провинции (всего 101), также имевшие свое более или менее самостоятельное управление. Таким образом, вокруг префектов и других правителей собирается целый штат чиновников (comit'es) самых различных наименований. Лактанций, автор сочинения «De mortibus persecutorum» (главный источник для истории гонений христиан, особенно при Диоклетиане), с негодованием говорит об этом увеличении должностных лиц. Система, естественно, оказывалась вредной и для муниципального строя: последние более или менее способные люди покидали курии, чтобы занять какое-нибудь более выгодное место (ведь служба в куриях только разоряла их) в рядах императорской бюрократии – это с одной стороны; с другой – чиновники центрального управления в диоцезах, которые стояли к городским общинам каждой провинции гораздо ближе, чем прежнее далекое и почти неизвестное учреждение – римский сенат, гораздо больше вмешивались в дела общин, стесняли их самоуправление. Все это наносило сильный удар по разлагающемуся муниципальному строю. Деление империи на провинции впоследствии имело значение в делах управления христианской церкви: провинции совпали тогда с епархиями, диоцезы – с митрополиями; для дел же внешних и финансовых назначались также особые центральные учреждения с огромными канцеляриями.

Таким образом, деятельность Диоклетиана привела к созданию бюрократического строя в империи. В этом отношении Рим и на этот раз, правда вряд ли к пользе, послужил образцом для новейших государств Европы.

Благодаря реформам Диоклетиана ослабевшая империя восстанавливает несколько свои силы, сплачивается воедино более крепкой, хотя искусственной и потому непрочной и подверженной случайностям связью, поддерживается целой армией чиновничества, выстроенной и распределенной по ступеням длинной, расходящейся вниз во все стороны, но ведущей вверх к одному центру – императору – иерархической лестницы. Разумеется, недостатки нового строя сказались весьма скоро; бюрократизм и централизация дали только временный отдых империи, они не спасли ее от гибели, а только отсрочили смертный час, хотя, впрочем, для восточной половины империи – надолго.

Для той же цели объединения империи последующими реформами придан новый и пышный блеск императорской власти. Многие атрибуты для этого были заимствованы с Востока: явились диадема, царский жезл, одежды, установлен придворный этикет и церемониал, коленопреклонения, челобитье, целование рук, чего прежде и в помине не было. Император получает высокий титул «Dominus» (то есть «владыка», «господин»), тогда как прежде он, несмотря на фактическую высоту своего общественного положения, довольствовался званием «princeps senatus» и в частной жизни ничем не отличался от обыкновенных сенаторов и других состоятельных полноправных граждан. Регалии императорской власти Рима сделались впоследствии необходимой принадлежностью власти государей в образовавшихся на территории империи средневековых монархиях.

Вслед за тем в правление Константина в пользу Римской империи во всемирной истории совершился новый важный факт: император и империя получили поддержку в христианстве, в том самом христианстве, которое до сих пор упорно и страстно преследовалось римским правительством. Многие, объясняя мотив, побудивший Константина принять христианство, объявить его равноправность с религиями языческими в пределах своего государства, утверждают, что не одна сила нравственного убеждения самого императора в преимуществах новой веры над старыми культами заставила его обнародовать Миланский эдикт. Говорят даже, что это было далеко не главным побуждением для столь важной государственной меры, что цель Константин преследовал политическую: его глубокий и тонкий государственный ум понял непобедимую силу христианской общины и, конечно, лучше пожелал он иметь христиан в числе защитников государства, чем в числе его врагов и для того принял их веру под покровительство закона.25

Этот взгляд нельзя не признать правильным. Действительно, христиане, хотя и не имевшие численного перевеса в римском государстве и составляющие еще меньшинство населения, представляли тем не менее сильную общественную организацию. Между их общинами существовал крепкий союз; все более деятельные силы государства отходили к христианскому обществу. Эту-то силу общины и понимал Константин и искал в христианах точки опоры для своей власти. Вступив же в союз с христианством, которое уже имело свою крепкую организацию, император должен был признать его в том виде, в каком оно уже утвердилось. Таким образом, государство не могло преобразовать уже утвердившиеся порядки церкви, а потому и отношение между светской властью и церковью в Риме должно было получить иной вид, чем, например, в еврейской земле – родине христианства.

Перенесение столицы империи из западной части (Рима) в восточную – Византию (Константинополь) также имело важное значение. Помимо всего прочего, факт перенесения столицы показывает, что Римская империя в сознании римлян уже более не связывалась с одним только Римом, не ограничивалась одним «вечным городом», но что все уже были убеждены, что – везде Рим, где римская монархия.

Мы характеризовали в самых общих чертах административные реформы Диоклетиана и Константина. Но наиболее интересны и важны для изучения реформы экономические, которые нам следует теперь осветить и рассмотреть в связи с вопросом первостепенной историко-экономической важности – о происхождении колоната.