Я вздохнула. Мне не хотелось говорить об этом ещё и с ним. Мне вполне хватало внутреннего диалога.

— Как видишь жива, — ответила я, — и жизнь продолжается.

— Перестань, — сказал Артём, упорно глядя на меня.

Я повернулась к нему нахмурившись.

— Что? — непонимающе спросила я.

— Тебе больно и это понятно…, - начал он, но я перебила.

— Мне не больно, — уверенно сказала я.

Ведь нет?

Артём поднял бровь, выжидающе глядя на меня.

— Тогда что ты чувствуешь?

— Ничего, — быстро ответила я.

Лицо парня стало печальным.

— Ты сильная, я это знаю, но тебе пора поднять стену, что ты возвела.

— Ты несёшь бред, — сказала я, отворачиваясь от него и принявшись заниматься своим прежним делом — смотрением в даль.

Это могло быть очень увлекательным занятием, когда кроме него ничего не оставалось.

— Подними стену, — попросил он снова на этот раз более ласково, будто и правда понимал меня.

Я покачала головой, чувствуя как по щекам потекла одинокая слеза.

— Там только боль, — прошептала я.

Артём притянул меня к себе и крепко обнял, успокаивающе гладя меня по голове.

— Она сделает тебя сильней. Давай, ты справишься с ней.

Я едва заметно кивнула, сдавшись.

Я больше не боролась за своё спокойствие и стабильное эмоциональное состояние. Я подняла ту стену, что так мучительно строила вокруг всего, что делало мне больно.

Но я ошибалась там было что-то помимо боли. Было то, что заглушало боль. Ненависть.

Дана забрала меня. Я выбрала сказать ей, а не папе, посчитав её более уравновешенной и способной объективно оценивать ситуацию, но я ошибалась.

Она прилетела перепуганная, уверенная, что я нахожусь на гране жизни и смерти. Когда Дана убедилась, что умирать я вроде как не собираюсь, она немного успокоилась. И я торжественно передала ей возможность рассказать про это отцу, потому что он казался ещё более эмоциональным.

И я была права. Он приехал, чтобы убедиться лично, что со мной всё в порядке, через пять минут после звонка, хотя обычно дорога занимала намного больше.

Чувствовала я себя отвратительно и едва могла стоять на ногах, тело горело огнём, а душа болела от ненависти. Я хотела плакать, хотела рыдать, но кажется выплакала уже всё, пока сидела на скамейке с Артёмом. Он стойко переносил мои слёзы и сопли, хотя раньше клялся, что не может их терпеть.

Температура отказывалась понижать, стойко оставаясь под 39. Таблетка, что мне дала школьная медсестра, помогла чувствовать себя немного лучше, но на самом деле ничего не сделала, а когда её действие прошло всё стало лишь хуже.

Время от времени я отключалась, часто не понимая где нахожусь, а в те короткие моменты, когда я находилась в сознании, мечтала снова заснуть.

Я уже не слышала, как Дана испугано вызывала врача. Но прекрасно помнила, как он приехал и сказал, что меня лучше положить в больницу. Я хотела возразить едва способная открыть глаза. Больниц я боялась больше всего, проведя последние часы жизни мамы именно там, и уж поверьте это были не самые лучшие воспоминания. Папа заметил мой короткий жест и покачал головой, обращённой к доктору.

— Если это не обязательно, она останется дома, — сказал он мужчине преклонного возраста.

Врач слегка нахмурился, но кивнул. Он выписал мне огромное количество каких-то лекарств, которые я должна была пить с завидной регулярностью, хотя большую половину времени даже не находилась в сознании.

Зато я слышала, как папа убеждал кого-то по телефону, что мне уже лучше и что приезжать не нужно. Я всем своим полусознательным сердцем надеялась, что он разговаривает с Артёмом или на худой конец с Ариной, а не с парнем, которого я никогда не хотела видеть рядом.

И моя жизнь потекла по кругу. Проснись — почувствуй боль — выпей таблетку — засни — проснись от того, что пора принимать таблетку — подожди пока тебе предложат поесть — из последних сил покачай головой, почувствовав как тебя тошнит — засни — вернись к первому шагу.

Как можно понять, жизнь в эти дни у меня была очень увлекательна. Выбралась я из этого ада только спустя три дня и наконец смогла отпустить папу на работу. Они с Даной по очереди (а иногда и вместе) сидели со мной, боясь что мне станет хуже.