— Тогда не смею ослушаться. Я думаю, что Вы поступили опрометчиво. Что Император обманет нас, как только победит Серого Князя. Союз с Князем давал нам свободу, а Император мечтает забрать её, строя единый Лирд'Алль. К тому же все знают, что он чтит только Бдящего Бога... Такой человек, как он, не станет молиться спящей женщине, даже бессмертной.

Каждое слово было правдой, и каждое слово приходило на ум самой Сейхтавис — но не меньше доводов возникало и с другой стороны. К тому же такое явное неприятие Ашварас Императора стало для неё новостью.

— Спасибо за честность. Но, как ты верно заметила, выбор сделан... Долг вёл меня, а не желание или корысть.

— Я и не подумала бы иначе, Верховная, — с уважением заверила Ашварас. Сейхтавис вздохнула: пора было переходить в наступление.

— А тебя всегда ведёт долг?

— Не понимаю, о чём Вы, — она чуть нахмурилась.

— Ответь мне так же прямо. Служение Ордену превыше всего для тебя?

— Вы знаете, что да, — Ашварас насторожилась, как дикая кошка, заслышавшая шорох. Сейхтавис порылась в памяти, припоминая её первое имя... Так и есть — Рысь. — И, по-моему, я не подавала повода в этом сомневаться.

— До сих пор — нет, — Сейхтавис помолчала, почти наслаждаясь её замешательством, а потом попросила: — Сними покрывало, Ашварас.

— Верховная?...

— Ты слышала. Сними его. Тебе ведь душно.

— Наоборот, меня знобит. Наверное, подхватила лихорадку.

— Мгновение тебе не повредит. Сними покрывало. Это приказ Богини.

Ашварас побледнела, и в её взгляде мелькнуло понимание. Потом она медленно потянулась к узлу возле шеи и стащила синюю ткань. Даже складки свободного жреческого одеяния не скрывали заметно округлившегося живота.

Сейхтавис подняла глаза. Несколько секунд женщины смотрели друг на друга в полной тишине — лишь слышно было, как покрикивают чайки да шумит вдалеке море.

— Кто отец? — прошептала Сейхтавис. Ашварас молчала. Она повторила вопрос — куда настойчивее.

Ашварас не отвернулась, не бросилась на колени в раскаянии, не закрыла лицо руками. И глаза её остались сухими. Просто и с достоинством она призналась:

— Серый Князь.

И этого было достаточно.

Сейхтавис смутно помнила, что было дальше. Её сознание не было отуманено, она чётко и последовательно делала то, что должна была делать, но что-то внутри будто надломилось и уже не могло срастись.

Ашварас не сопротивлялась, когда с неё срывали одеяние и обряжали в балахон из мешковины, когда остригали её роскошные волосы, когда проводили все положенные обряды отлучения от Ордена в самых мрачных святилищах на нижних ярусах Храма — отвратительные обряды, которые Сейхтавис хотелось бы никогда не видеть, но при которых она обязана была присутствовать. Ашварас не сказала ни слова и только улыбалась снисходительно, когда наставницы били её по щекам — с усердием, до красных пятен. Она стойко приняла изъеденный плесенью каменный мешок, где ей предписывалось дожидаться суда, — несмотря на то, что там не было даже окон, а старуха-ключница принималась сквернословить и проклинать её всякий раз, как она прекращала молиться.

Сейхтавис знала всё это — и сносила, сжимая зубы, покоряясь воле Ордена. А Орден отыгрывался на Ашварас со злобной радостью: что младшие жрицы, что старшие всей сворой набросились на любимицу Верховной и любовницу Князя. Прошли времена её превосходства: не спасла её ни красота, ни таланты; она пала так низко, как только может пасть жрица — оскорбила Богиню блудом и носит в себе его нечистое порождение. Значит, вердикт один — не жалеть. Будь жрицы мужчинами, Ашварас бы ничего не спасло от побоев; но Орден был женским, и поэтому в ход пускались более коварные средства, вроде иголок в тюфяке, язвительного смеха и даже плевков. Сейхтавис, как могла, пыталась оградить Ашварас от безобразий, но её власть не простиралась так далеко. Она могла только лично следить за тем, чтобы темницу протапливали на ночь, а ежедневная краюха хлеба с миской рыбной похлёбки поступали туда в пристойном состоянии.

Весь суд Сейхтавис молилась про себя, сложив руки на коленях, не глядя на Ашварас и вообще редко отрывая глаза от золочёной поверхности круглого стола. Со стороны казалось, что оттенки цвета в опалах — плавные переливы из сиреневого в коралловый, из молочного в жёлтый — занимают её сильнее каверзных допросов. Тирос и Вармиис откровенно развлекались, любуясь унижением Ашварас, её пылающими скулами. Она явно была слаба и даже стояла с трудом, но по-прежнему прямо и гордо. В пару часов все подробности её гибельной связи с Князем были выяснены и разобраны по косточкам, все отступления от устава Ордена — выявлены и зачитаны. Сейхтавис лишь отстранённо кивнула в ответ на приговор и первой покинула зал. Крик пронзительной боли разнёсся по гулким коридорам Храма ей вслед.

А на следующий день она встретила Ашварас уже с перевязанной культей — часть правой руки по локоть была отрублена. Таков закон Ордена: за подобное преступление бывшая жрица может расплатиться только частью собственной плоти, дабы не навлечь на всех беду. Сейхтавис ощутила дурноту при виде окровавленной повязки и, осенив Ашварас знаком Богини, прошептала:

— Пусть Матерь вразумит и простит тебя, сестра. Ты останешься на острове, пока не разрешишься... от бремени.

Ашварас усмехнулась — и что-то страшное было в этой усмешке. Что-то, чего Сейхтавис никогда в ней не замечала.