Будущий физтех появлялся, как правило, не в семье физтехов и вообще не в семье ученых. Даже для семей ученых рождение физтеха была аномалией – в чертах характера и способностях, а главное – в судьбе.

Интерес к физике обнаруживается в школьные годы. Какое-то влияние на будущее решение посвятить себя естественным наукам, конечно же, оказывали учителя. Разумно считать учителей и информационную среду источником интереса к тому, как устроена природа. Но вместо учителей хвалят советскую школу – отчасти оправданно, отчасти просто в порядке ностальгии. Как будто в советской школе был порядок, и была отлажена система! Как бы не так!

Все зависит от учителя. В московской средней школе №186, где я учился до 8 класса, никакой системы не было. Некоторые предметы вызывали отвращение, поскольку совершенно несимпатичны (истеричны или просто глупы) были учителя. Это касалось в моем случае русского языка и литературы. Припоминаю глупость такого рода: «Что имел в виду Пушкин, когда писал про «обломки самовластья»? Правильно, дети, – Великую Октябрьскую социалистическую революцию». Именно по этой причине не складывался интерес к русской литературе и грамотная письменная и устная речь. Устной речи нас и вовсе никто не учил. Если сочинения худо-бедно я писать приспособился, то с «теорией» русского языка ознакомиться не было никакой возможности. И в 8-м классе на устном экзамене я получил 3. Вопросы «какие бывают прилагательные?» и «что такое переходность глаголов?» повергли меня в ступор. Я знал только, что такое прилагательное и что такое глагол. Вытянуть общую оценку на 4 мне позволило только написанное без ошибок и в патриотическом духе сочинение на тему: «Кто служит Родине, тот останется в памяти народной». Выбрал эту тему только из-за пришедшего на ум эпиграфа: «Мой друг, Отчизне посвятим…» Как излагать свои мысли таким образом, чтобы «тема была раскрыта», в советской школе тоже не учили. Если повезло – будут считать, что тема раскрыта, если нет – выше «трояка» не жди.

Древнюю историю я полюбил не потому что ее преподавали в школе, а потому что прочел какую-то детскую полухудожественную книгу о Спарте, а потом «Спартак» Джованьоли. И еще «Книгу будущих командиров» с красочными рисунками – в том числе и по поводу античной истории. Кроме того, мальчишкам очень по душе пришелся голливудский фильм «Триста спартанцев» (действительно качественно сделанная работа 1962 года, в отличие от «комикса», появившегося в 2010-х), а также румынские фильмы «Даки» (1967) и «Колонна» (1968).

Было дело, я даже решил, что стану археологом – особенно после поездки с родителями в Крым и посещения развалин Херсонеса. Это направление моих замыслов было убито двумя средствами. Когда я начал ходить в кружок юных историков при Историческом музее, что на Красной площади, краем уха услышал разговор руководителя кружка с моим отцом. Руководитель сказал, что для мальчика быть историком или археологом – не самая завидная судьба. И далее что-то про низкую зарплату и карьерный тупик. Это поселило во мне сомнение в правильности своего изначального выбора. Второй удар по моим детским мечтам нанес мой дед, который сначала склонил меня к собирательству вырезок из газет, где говорилось об археологических находках, а потом подарил мне подписку на журнал «Археология в СССР». Собирательство вырезок быстро стало механическим, а совершенно неприемлемое для детского ума содержание научного журнала подтвердило: выбор профессии надо менять. Тем более, что к тому времени в школе изучали Средние века и Новое время, которые меня мало привлекали, а математика, физика и химия стали вызывать все больший интерес.

Математика для меня была строгой наукой, потому что ее преподавала нам строгая Любовь Михайловна, которая держала класс в состоянии железной дисциплины. В общем-то я был среди лучших учеников, хотя не раз невнимательность приводила меня к неудачам. Устную геометрию в 8 классе сдал легко, а вот в контрольной по алгебре сделал незначительную ошибку. И Любовь Михайловна, понимая, что при переходе в другую школу мне будет нелегко, позволила исправить эту ошибку и получить 5. За свою невнимательность мне было очень стыдно.

В советской школе имитаций было не меньше, чем в постсоветской. Треть класса почти не загружала себя учебой. Мне же хотелось учиться не потому, что в школе было интересно. Просто хотелось быть на высоте в глазах родителей и друзей. В своем дневнике (1976 год) я написал как-то: «Жаль, что придется пропускать школу». Не сомневаюсь, что в ту пору 90% школьников пропускало школу без всякого сожаления – и не только по уважительным причинам, но и по любому поводу. Например, учитель где-то задерживался, и весь класс сбегал с занятий, даже понимая, что оправдание будет выглядеть неубедительно. Заталкивали спички в замки кабинетов, срывали уроки, принося в классы животных и птиц, хамили учителям, чтобы быть отправленным за дверь. Все это – от нежелания учиться.

Можно сказать уверенно, что подавляющее большинство советских школьников совершенно не хотели учиться. Я же был старательным учеником, и мои домашние задания были нарасхват. Списывания процветало. Причем, совершенно механическое – без какого-либо желания понять.

Физика мне понравилась сразу, как только она обнаружилась в школьной программе. Но до 8 класса учителя у нас постоянно менялись, и прочных знаний приобрести не удавалось. Молодая физичка ничего не могла сделать с орущими юношами, у которых уже начали пробиваться усики. А мне было интересно слушать о строении атома. За то, что я хорошо слушал, однажды мне даже поставили пятерку.

Химия мне нравилась, и пожилая химичка импонировала четким порядком изложения предмета и непримиримостью к лентяям. Обострение интереса к химии – контролируемый взрыв гремучего газа, организованной как химический опыт. Из соседнего кабинета прибежала завуч с круглыми глазами. Все ученики были очень довольны. Химичка просто вбивала в нас самые элементарные знания: «Калий, натрий, серебро – одновалентны! Алюминий, хром – трехвалентны!» До сих пор помню ее почти отчаянный голос и гневный возглас: «Что за верхоглядство!» (В действительности, у серебра и хрома переменная валентность).