– Да за что? – возмутился я.
– Я ж ничего не сделал!

– Как так? А оболтуса моего на чистую воду кто вывел?

– Всё равно. Мне за это казна зарплату платит,так что уберите… Уберите, господин сапожник, ваши сапоги и…

– Да как же я уберу-то?
– мужик чуть не заплакал от расстройства. – Да как я людям в глаза смотреть буду, если вы от меня босым выйдете?

Я тоскливо пошевелил озябшими пальцами ног и вздохнул.

– У нас так не принято, господин ворнет, - и снова сапоги мне суёт. А они мягкие, да на настоящем меху. аньше, когда я с отцом еще не разругался, я только такие зимой и носил. Хотя вру, никогда я таких не носил! То был столичный ширпотреб, купленный без особой примерки, а это была вещь ручной работы, фактичеси бесценная. – отя б за стоимость материала возьмите, если уж совсем в подарок не можете.

– За стоимость материала,так и быть, возьму, - сдался я, покаявшись мысленно, что обязательно оплачу мужику весь труд, но только после того, как лёд треснет. А то спущу сейчас всё казённое золото. Вот будет номер!

С тех пор младший сын сапожника смотрел на меня влюблёнными глазами и клялся, что обязательно в шерхи пойдёт. Вот как лёд треснет, так сразу и пойдёт.

– В шерхи только с магическим даром берут, - попытался я остудить его пыл, но парень лишь блеснул чёрным глазом и восторженно выдохнул:

– Тогда в криминальники!

В тот вечер, заметив его в зале постоялого двора, я даже порадовался.

– Пoйди сюда, - поманил его пальцем, устроившись за крайним столом и заказывая чайник мёду.
– Ты что тут делаешь?

– Так работаю. Тётушка Ваппу взяла подавальщиком за двe медных чешуи в седмицу да за пропитные*.

– тец, что ли, велел?

– Не, – мальчишка шмыгнул носом и виновато опустил глаза. – Он сразу выпороть хотел, да говорит, рука не поднимается на четырнадцатилетнего лба. Наказал, чтоб я всё награбленное вернул. А как тут вернёшь, когда я все потратил?

И так горестно вздохнул, что сразу стало понятно – отцовских денег на ерунду было спущено гораздо больше, чем две медные чешуйки.

– В помощники ко мне пойдёшь? Не передумал ещё бандитов ловить?

– Да ни в жисть! – и так истово тряхнул смоляными кудрями, что я даже восхитился такому энтузиазму.

– Только я много платить не смогу, – сразу предупредил я, - сам на мели. Но к двум чешуйкам от Ваппы еще две свои прибавить смогу.

– Здорово! – улыбнулся мальчишка.
– А что делать надо? Аферистов выслеживать? Или марьяка того, что Папашиного помощника порешил?

Я устало вздохнул. И ведь сто раз уже говорил местным, что нет тут никакого маньяка, а они всё равно…

– Не дорос ты еще до марьяка. Да и с аферистами я как-нибудь… Тебя как, кстати, звать, помощничек?

– Фули, – улыбнулся смущённо.
– Счастливчик, в переводе с вэлльского.

– Ну, вот и познакомились, Счастливчик. А дело у меня к тебе будет такое. Я сейчас с тётушкой Ваппу переговорю, а потом тебе на одного человечка укажу. Надо будет, чтоб ты за ним походил. Но не приметно чтоб, понимаешь? Хочу знать, кто к нему приходит и как часто. Усёк?

– Ага.

– И чтоб никому ни слова! Узнаю, что разболтал на все Красные Горы о моей просьбе – уши oторву!

– Да и в мыслях не было! – искренне возмутился Фули, честно заглядывая мне в глаза. Сразу видно, если б не моё предупреждение, уже б на весь городок разнёс новость о своём назначении на должность помощника ворнета.

Перекинувшись парой слов с тётушкой Ваппу и узнав, что постоялец с охотниками в ночное ушёл, я вернулся в особняк и долго ворочался в холодной кровати, пытаясь уснуть, а утром новая напасть!

Не успел я как следует устроиться в кабинете у Или-са, как в Храм прибежала Рейя с ошеломляющей новостью: Тия-на-Ди нашлась!

Это был один из множества безумных дней той долгой зимы. Я метался, будто безумный, от рама до дома аптекаря, до усадьбы Ди-на, до целителя и обратно, я не один уль исходил вдоль мрачных коридоров усадьбы, пока Эри с Улой, закрывшись в одной из спален прислуги, пытались помочь моей несостoявшейся невесте. Я не чувствовал под собой ног, когда глубокой ночью из комнаты больной вышла моя рыженькая мажиня, даже не бледнaя, зелёная от усталости. Её ощутимо шатало от изнеможения, а и без того большие глаза на осунувшемся и посеревшем лице казались просто огромными.

Девчонка, спотыкаясь, шла по краю ковровой дорожки придерживаясь рукой за стену, и у меня что-то защемилo в груди. отелось взять её на руки и… нет, не любить до срывающихся с пухлых губ криков, хотя и это тоже, но, в первую очередь, просто обнять. Прижать к себе крепко, чтобы телом почувствовать стук её сердца… И не отпускать. В груди привычно заныло,и я, скрипнув зубами от досады и бессилия, абсолютно уверенный в том, что она не позволит даже пpостого объятия, и понимая, что настаивать, когда она в таком состоянии, бесчеловечно и аморально,и словом не обмолвился о своих истинных желаниях.