Он осёкся, опасливо покосился на Василису, оглянулся на покачивающуюся дверь, и сменил тему:

— И правда, пора Ренару концерт заканчивать, а то разошёлся… Допивай чай и пойдём в зал, нужно еще решить, где ночевать и как до столицы добираться.

_________________________________

1) Сергей Шнуров «Водка-Любовь»

Выйдя в зал, Василиса сразу поняла, что праздник близится к завершению: полумрак — часть свечей догорела, и даже лунный свет, вливающийся в окно в дальнем углу, темноту не разгоняет, а просто растекается по полу серебристой лужицей. Чувствовалось, что слушатели утомились — за дальним столом два мужичка крепко спали, положив головы друг другу на плечо, не реагируя ни на пронзительные гитарные аккорды, ни на сиплое крещендо в конце каждого куплета.

Кружки стучали менее оглушительно и не в такт, да и опустошались намного медленнее, чем в начале вечера. Крайние столы вообще обезлюдели, а у дверей маячила массивная женская фигура, подающая недвусмысленные знаки низкорослому дедку, не в такт приплясывающему прямо перед певцом. Тот демонстративно внимания на знаки не обращал, как, впрочем, и на музыку, продолжая двигаться в рваном ритме, сделавшим бы честь любой сельской дискотеке.

Голос Ренара звучал хрипло — то ли от усталости, то ли репертуар обязывал. Василиса подумала, что, хрипи-не хрипи, а как у Высоцкого всё равно не получится. Поморщившись, она решила, что пора это безобразие прекращать, и подтолкнула Волка к сцене. Тот сначала недоуменно сморщил нос, потом понятливо кивнул, вскочил на помост и начал подвывать, неожиданно чисто попадая в тон.

Ренар запнулся от неожиданности, но быстро пришёл в себя, и закончил песню эффектным аккордом. Затем обернулся, нашёл взглядом Василису, помахал ей рукой, коротко поклонился зрителям и спрыгнул с невысокого помоста. Зрители, сообразив, что концерт окончен, начали шумно подниматься и продвигаться к выходу, по дороге бросая монетки в традиционную шляпу, лежащую на табурете у дверей.

Разбуженные мужички попытали встать, а когда это не удалось, плюхнулись обратно на скамью и потребовали продолжения банкета: медовухи и песен. Медовуха им была немедленно предоставлена, а вот с песнями вышла заминка: Ренар отрицательно покачал головой, подхватил гитару и направился к уже ставшей почти родной комнатушке.

Но их призыв был неожиданно подхвачен хором не успевших разойтись и толпящихся в дверях слушателей:

— А ведь верно, про нечисть-то он не пел, это как же так, ведь всегда было. Не, непорядок, про нечисть давай!

Ренар вздохнул и вернулся на сцену, немного помучил струны, и грянул про «заповедные и дремучие леса». Но довести песню до конца ему не удалось: на ударных строках про Змея Горыныча, который влез на древо, угловое окно с грохотом распахнулось и в проёме, перекрывая лунный свет, возникла огромная драконья морда. Из угрожающе разинутой пасти вылетела пара клубов вонючего дыма, и мужики, застывшие у дверей, гурьбой ринулись вон, заслышав громовой голос:

— А кто это здесь про дедушку поносные песни распевает да слушает?

Василиса попятилась назад, споткнулась о Волка, растянувшегося перед сценой, чтобы переждать песнопения, и с размаху приземлилась ему на спину. Волк с каким-то щенячьим визгом подпрыгнул, и девушка оказалась на полу. На гитаре Ренара со звоном лопнула струна, а трактирщик уронил на каменный пол разбившуюся с дребезгом кружку. Все эти звуки слились в неожиданно гармоничный аккорд, удачно завершённый партией ударных инструментов, которую исполнили протопавшие по крыльцу убегающие мужики и позвякивающая створка окна.

После чуть слышного финального «дзинь» наступила тишина.

Чудище убрало из окна оскаленную пасть, повернуло голову и уставилось в зал огромным янтарным глазом. Потом опять развернулось, шумно переступая лапами, засунуло обратно нос и обиженно спросило:

— И что это все разбежались? Уж и пошутить нельзя…

Трактирщик, подбирая осколки, недовольно пробурчал:

— Ну и шутки у тебя…

— Боцман, — добавила Василиса, пытаясь встать с пола.

Подскочивший к девушке Ренар помог ей подняться, и начал излишне тщательно отряхивать, между делом заинтересовавшись:

— Почему ты его Боцманом называешь? Это не Боцман, это Мих. Или Мах. Горынычев внук младший. Или правнук.

Дракон положил морду на подоконник, отчего тот громко треснул, и уточнил:

— Давно пора бы узнавать. Я — Мих. Видите синее пятнышко слева, — и он смешно зашевелил носом.

Дядька Мирон подошёл, поколупал пятнышко пальцем, и с сомнением заявил:

— Ну, его и нарисовать не долго. Знаю я вас с братцем, только бы людей дурить. Ты чего заявился?

— Как чего? За данью.

— А ничего не попутал? Дань-то — на завтра.

Предполагаемый Мих меланхолично уточнил:

— Так уже завтра. Как полночь наступила, так вот он и я.

Он повращал глазами, уставился на Василису и страшно зарычал:

— Пооолночь! Время нееечистииии!

Получив по морде полотенцем от дядьки Мирона, Мих убрал голову и уже со двора нормальным голосом позвал:

— Ну, выходите уже. А то я весь день как оглашенный мотаюсь, ты, дядя Мирон, последний. Хоть отдохну у тебя немного. Я там по дороге кабанчика прихватил, может, зажарим? Слушай, а у тебя в зале — не та ли девица, что у Тави котёнка украла и отравить хотела?