«Пространство не находится в субъекте, но и субъект созерцает мир не так, „как если бы“ тот был размещён в неком пространстве: в действительности онтологически правильно понятый „субъект“ (то есть здесь-бытие) изначально пространственнен. Поскольку здесь-бытие изначально пространственно, пространство и появляется apriori», – усложняет Хайдеггер («Бытие и время», § 24).

Так или иначе, но пространство и время, их восприятие, существование и происхождение радикально связаны с третьим компонентом – умом, пребывающим, созерцающим и творящим, и потому всё же не могут рассматриваться отдельно, как категории объективные и независимые…

Как мы обычно представляем себе течение времени, причём представляем себе непосредственно – пока не задумываемся о его сущности и непостижимости? Изменяясь, развиваясь и угасая, мир является нам из прошлого, ненадолго задерживается в настоящем и направляется в будущее. Что ушло – то ушло, что есть – то есть, что придёт – то придёт. Во всех мирах, которые мы считаем субъективными или объективными, во вселенских масштабах или микромирах, в сновидениях или реальности время течёт именно так, всюду события развиваются каузально. Время необратимо: прошлого не вернуть, а будущее так или иначе наступит. При этом неважно, имело ли время начало и придёт ли ему конец, откуда оно движется и куда. Течение времени подобно прямой, вернее, движению по прямой линии в одном направлении. И если когда-то вернутся такие же точно миры, это будут другие миры, пусть неотличимые, но другие, поскольку будут существовать в другой момент времени, то есть будут находиться где-то гораздо дальше на линии времени, в другой точке прямой. Прошлое и будущее не могут совпасть, они могут быть только похожи, пусть до любых мелочей.

Атомист Демокрит вывел из своей философии, популярной в науке и ныне, возможность, даже необходимость повторения совершенно одинаковых миров, причём не только во времени, но и в пространстве, если оно бесконечно.

«Иногда он [Демокрит] говорит, что уносится в бесконечное пространство и что там есть бесчисленное множество Демокритов, таких же, как он» (Псевдогиппократ. «Письма»).

Но это равные, неотличимые, а не тождественные миры. Ведь кроме различий по месту и времени, и Демокриты разнятся: наш Демокрит сознаёт себя самим собой только здесь и теперь, и это сознание, его трансцендентное «я», едино и неделимо – невозможно быть сразу двумя, тем более многими, и одновременно находиться в разных местах и многих телах, даже неотличимых. Другой Демокрит, точно так же рассуждающий о множестве Демокритов в точно таких же мирах, – это не наш Демокрит, но кто-то другой.

Линейное время, как и простирающееся всё дальше и дальше пространство, не допускает тождественности, лишь равенство, абсолютную схожесть.

Однако сравнение времени с прямой линией – лишь гипотеза, символ, которые очень условно и только в частных аспектах отражают суть дела. Символ всегда только символ – лишь намёк, лишь обозначение, аналогия, подобие символизируемого. Символ конечен, понятен и представим, тогда как символизируемое, особенно в вопросах метафизических, безгранично, непостижимо, непредставимо. Исследуя свойства прямой, ещё не означает, что мы тем самым постигаем и время. Возможно, погружаясь в раздумья о времени, в какой-то момент мы предпочли бы символ иной, вначале не казавшийся нам адекватным.

Что следует из положения «время – прямая» с метафизической точки зрения? Прежде всего – радикальное различие времени и вечности. Если время течёт по прямой, всё вперёд и вперёд, постоянно сметая одно и вызывая к бытию другое, в таком изменчивом мире трудно найти что-то постоянное, не подверженное переменам, всегда остающееся собой.

Правда, проблески вечности можно узреть в перманентном наличии мира как такового, ведь какой-нибудь мир есть всегда. Или, допустим, в зримом отсутствии вечности в мире перемен, поскольку такое отсутствие, особенно переживаемое остро (как, например, отсутствие Бога), негативным образом указывает на иное, куда более важное, но недоступное здесь. Или, положим, в ностальгии души, сознающей причастность к изначальному и вневременн'oму, по недостижимым, далёким теперь небесам. И наконец, можно искать постоянства и неизменности в реалиях умозрительных – законах и принципах, эйдосах, числах, геометрических формах. Но это – по сути, попытки выйти за пределы преходящего мира, всего временн'oго и взглянуть на Вселенную со стороны. То есть это попытки хотя бы умозрительно вырваться из прямолинейного времени, из этого бренного мира и искать вечность в потустороннем ином.

Обычно вневременн'oе бытие при уподоблении времени прямой линии связывают с началом и концом этой линии, символизирующими создание и разрушение космоса, множественного бытия. «До» и «после» исчерпания исторического времени, в начале и в конце прямой, царит вечность. На самой линии времени, на прямой, вечности нет – только в начале и в конце. Для тех же, кто считает, что у времени нет ни начала, ни конца, вечности нет вовсе или она недостижима, всегда пребывает не здесь.

Итак, при наличии начала и конца мы либо во времени, либо в вечности, прочее исключено. В вечности времени нет, во всяком случае, прямолинейного. Правда, существуют учения об ином времени, так сказать, о «времени вечности», которое наступит после конца света, но они опираются на чистую интуицию и при полагании прямолинейности «времени вечности» противоречивы, малопонятны, темны.

В вечности, где нет больше времени, невозможно представить жизнь, поскольку последняя – нечто текучее и подвижное, страдательное, изменчивое и устремлённое, то есть существенно временн'oе. И так же невозможно представить пребывающее во времени вечное – неподвижное и неизменное, простое и неделимое, нерушимое и самодостаточное, не устремлённое никуда. Но если время и вечность взаимно исключают друг друга, трудно говорить об очень многих вещах, например о времени как об образе вечности или о вечности, содержащей в себе все времена. Как вечность может проникнуть во время, как может в нём отразиться, себя проявить, дать знать о себе, а также как вечность может содержать в себе время, как может его породить и постигнуть, в нём пребывать – немыслимо, необъяснимо.

Здесь приоткрывается та самая глубина, где символ «время – прямая» и, как его следствие, представление о времени и вечности как о взаимоисключающих противоположностях становятся неадекватными, поскольку связь времени с вечностью мистически очевидна. Чтобы шагнуть в эту бездну, необходим новый символ для времени – уже не прямая, а что-то ещё…

С этической же точки зрения аналогия времени с прямой ведёт к отрицанию этого мира и обращению всех устремлений, надежд к грядущей вечности, единственно верной, «самой реальной реальности», которая некогда неизбежно придёт на смену всему и утвердится уже навсегда. Связывают ли наступление вечности с гибелью космоса в целом, с концом света либо же только с собственной смертью, неважно: то и другое есть переход из времени в вечность, то есть по сути одно и то же.