Неотличимость низводит божественный акт созидания космоса, свободу и непредсказуемость божественного вообще до простой подвластности нерушимым законам природы, установленным неизвестно кем, неизвестно когда и неизвестно зачем. То есть низводит божественное, которое всегда удивительно, ново, невероятно, до титанического, которое при всей его сокрушительной мощи вместе с тем полностью слепо, так как является лишь проявлением, действием вызванных из глубин Хаоса колоссальных энергий, активностей, сил, неуправляемых, механических, инстинктивных. К примеру, вулканы, цунами, драмы галактик, ярость стихий – невероятная мощь, но всё предсказуемо, свершается по железным законам, а не из постижения изначальной сущности бытия, не по собственной воле, не по прихоти или намерению – не из себя. Так же и мироздание: если исключить божественную волю, могущество, силу и власть, откуда при воссоздании мира могут явиться иные законы и принципы нового космического миропорядка, то с необходимостью новое мироздание должно получиться неотличимым от прежнего, так как создаётся при одних и тех же исходных условиях, затем разворачивается и угасает по одним и тем же законам.

Поэтому, если не подменять божественную первопричину на титаническую, новое мироздание будет неотличимым от прежнего лишь в частном случае: если такова божественная воля при его созидании. Это, однако, сомнительно и, видимо, никогда не случится, поскольку созидание по шаблону принижало бы саму идею божественного. То есть новое мироздание должно быть иным, даже радикально иным. В том числе и круговороты вещей могут быть отменены. Миры прекратят повторяться. Как может выглядеть, пусть в самых общих чертах, радикально иное грядущее мироздание, нам вряд ли удастся хоть как-то вообразить…

Но если отстраниться от столь маловероятных и крайне сомнительных предположений о повторении одинаковых мирозданий, то можно с уверенностью заключить, что мироздание будет тем самым, тождественным самому себе, то есть просто самим собой, в единственном случае: когда оно только одно – когда время свёрнуто в круг…

Отметим, что в этих рассуждениях мы подразумевали лишь космологии, основывающиеся на доктрине циклических повторений, не уделяя внимания иным представлениям, не признающим данной доктрины. Сюда относится, например, монотеизм, где время считается прямолинейным и существующим лишь, так сказать, вр'eменно – от начала и до конца, либо, допустим, индуистская Адвайта-веданта, где время и весь преходящий мир считаются иллюзорными и несуществующими вообще.

Надо сказать, что сравнения времени с кругом нередко встречаются у различных авторов лишь как попутные образы, как иллюстрации, служащие для пояснения и раскрытия совершенно иных тем. То есть речь не идёт ни о круговращениях, ни о возвращениях – образ просто используется как метафорическая очевидность. При этом время сравнивается не со спиралью и не с прямой, не с какой-то иной сложной линией, а именно с кругом. Хотя это, конечно, ничего не доказывает, но тот факт, что этот образ интуитивно понятен, кажется удачным и точным, не вызывает никакого протеста, а, наоборот, намекает на какую-то странную глубину, всё же имеет значение. Вот, например, Шопенгауэр:

«Можно сравнить время с бесконечно вращающимся кругом: постоянно опускающаяся половина – это прошлое, а постоянно поднимающаяся – будущее. Неделимая точка вверху, которая смыкается с касательной к окружности, – не имеющее длительности настоящее. Касательная неподвижна и не крутится вместе с кругом. Точно так же недвижно и настоящее, которое есть точка соприкосновения объекта, форма которого – время, с субъектом, который вообще не имеет формы, так как не принадлежит познаваемому, а является необходимым условием всего познаваемого» («Vom Nutzen der Nachdenktlichkeit: еin Schopenhauer-Brevier», VII).

Согласно Мартину Хайдеггеру, существует всего лишь один-единственный метафизический вопрос, наиважнейший. Это вопрос о бытии, причём именно о самом бытии – о бытии или о существовании как таковом.

Сознание собственного бытия, вообще бытия, и, соответственно, этот вопрос невозможны без изначальной причастности к чему-то альтернативному, к иному, нежели бытие, допустим, к ничто.

Действительно ли ничто – альтернатива бытию, принадлежит ли оно к его природе, связано с ним как-то иначе или ничто и бытие – одно и то же? Это предмет философских исследований.

Присущая нам изначально причастность к ничто в любом случае, хотим мы того или нет, открывает метафизический вопрос. И оставляет его перманентно открытым, сознаём мы сей факт или нет: размышляем мы о бытии или не размышляем, метафизика – это мы сами и всё, что вокруг, – весь этот мир. Ответ невозможен, поскольку, как пишет Хайдеггер, «нам не известен тот горизонт, откуда можно было бы постичь и зафиксировать смысл слова есть».

Формулируют метафизический вопрос по-разному, но смысл остаётся всё тем же. Хайдеггер предпочитает такую формулировку: «Почему всюду сущее, а не ничто?». То есть почему вообще существует что бы то ни было, а не ничто?

Из этого основного вопроса вытекает, с ним связан или, наоборот, к нему приводит другой вопрос: «Что есть сущее?», которым философы, как правило, руководствуются в своих изысканиях. Структура же данного вопроса такова, что включает в себя по крайней мере два важнейших аспекта, два важнейших вопроса: 1) «Каково устройство сущего?» и 2) «Каким образом может существовать то, что существует, – каков способ существования сущего?».