Но с другой стороны, стоит ли по этому поводу переживать? В реале основную массу населения архипелага составили негры и мулаты, потомки тех африканских рабов, которых привозили с материка как для нужд местных плантаторов, так и для перепродажи в Новый Свет, так что везли их реально до хрена, накапливая до хороших оптовых партий. Потом рабство отменили, рабов освободили, гражданские права им дали, так они и рады стараться — как на материке привыкли размножаться кроличьими темпами, так и тут в том же духе продолжили. За океаном точно такие же олухи куда более благополучный в плане климата Гаити до ручки довели, выжрав его подчистую, а уж засушливым и гораздо более уязвимым к перенаселению Островам Зелёного Мыса много ли надо? И если мы никакой работорговли черномазыми не планируем, то и спрашивается, нахрена нам тут сдались те черномазые в товарных количествах? Живут они в Африке напротив, вот и пущай, значит, там и живут как могут и умеют, и если там размножатся до полного выжирания ресурсов, то и сами себе, стало быть, злобные буратины. Лишние сдохнут или выпилят друг друга, что ещё вероятнее — ага, примерно как те хуту с тутсями, да и хрен с ними, раз у них иначе не получается, то уже их дела, внутриафриканские, нас тут никаким боком не колышащие. Отдельные аномальные экземпляры, каковых на сотню хоть пара-тройка, да найдётся — это уже другое дело. Мы ж разве зоологические расисты? Мы просто обезьян бестолковых не любим, к какой бы расе те ни относились. Найдётся сколько-то подходящих для нас по своим индивидуальным качествам негров — таких примем с удовольствием, и похрен, что черномазые. Ни хлоркой отбеливать не будем, ни медным купоросом — и такими сойдут, гы-гы! А вот основная среднестатистическая масса — марш обратно, вас не приглашали.

Я ведь уже говорил о постепенно чернеющей Керне? Очень удобна она, кстати говоря, для выявления и отбора немногих подходящих для нас негроидов. В любом городе социум поатомизированнее традиционного родоплеменного, и менталитет у его жителей соответствующий — не столько традициями предков городской житель руководствуется, сколько нормальным житейским здравым смыслом. Ну, пытается во всяком случае, в меру своего понимания означенного здравого смысла, и при этом каждый из них вольно или невольно проявляет собственную индивидуальность. Правильно проявит — значит, наш человек, и такому, если и жена с детьми не подкачали, в грин-карте хрен откажем. Ну а не нашим, как говорится, просьба не беспокоиться понапрасну и дружеский — ага, на первый раз ещё дружеский — совет при отказе в грин-карте не буянить и прав не качать, потому как с нами хрен прокатит. Вы ничем не хуже отобранных нами? А это не вам решать. Вы самые правильные в силу того, что "как все"? А это для нас не показатель. И количеством своим нас пугать не надо — нас оно не впечатляет. Копья со щитами и у нас есть, да ещё и получше ваших, и мечи у нас получше ваших мачете, и шлемы с кольчугами — сделано в Испании, гарантия качества. И луки у нас получше, чем даже у местных фиников, толк в них понимающих, а кроме луков есть ещё и вот эти железные трубки на деревяшках. Не знаете, что это такое? Лучше бы вам и не знать, ребята — спокойнее спаться будет. А то Испания, знаете ли, много чем богата. Её серебряные рудники, например, дают не только серебро, но и прорву свинца, а медные — не только медь, но и серу, а за проливом, уже в Мавритании, вполне хватает аммиачной селитры, а уж золы и древесного угля мы и прямо на Горгадах при необходимости наскребём достаточно. К чему всё это? А вот как раз к этим трубкам, действие которых проверять на своей шкуре мы вам дружески — пока ещё дружески — не рекомендуем. Чревато это для неокрепшей психики, а особо невезучим или не в меру героическим — и для целостности тушки. Ага, вплоть до летального исхода.

Не далее, как в пятнадцатом веке нашего реала, когда принц-инфант Энрике, прозванный Мореплавателем, загнал наконец-то своих боязливых мореманов сперва за мыс Нун, а затем и за мыс Бохадор, и те уверовали наконец, что не только не сгорят от нестерпимого солнечного жара вблизи экватора, но даже и в кипящем море не сварятся, и началась португальская колониальная экспансия в Западную Африку, то сколько их там было-то, участников этих плаваний в Сенегал и на берега Гвинейского залива? И сколько там они могли оставить солдат в гарнизонах своих колониальных фортов? Ведь горстку же по сравнению с толпами местных черномазых! А огнестрел ручной там был и вовсе у единиц, но и эти единицы, мечущие гром и молнию, повергали в ужас те толпы, убивая, а то и просто раня одного или двух, но разгоняя десятки и сотни. А ведь что у них был за огнестрел? Аркебузы, даже не мушкеты! Самопал гладкоствольный и дульнозарядный по сути дела с фитильным рычажным серпентином, и это ещё в лучшем случае, потому как не вышли тогда ещё из употребления и примитивные ручные кулеврины, к полке которых тлеющий фитиль подносился вообще рукой. Не был ещё изобретён и бумажный дульный патрон, так что и перезарядка такого агрегата не особенно-то отличалась от перезарядки бомбард и фальконетов. И ничего, против обосравшихся от рукотворных грома и молнии черномазых этого хватало. Мы же здесь, благодаря послезнанию, проскочили этап этих гладкоствольных дульнозарядок на единичных экземплярах, а в серию у нас пошла уже хоть и кремнёвая, но казнозарядная винтовка, и сразу с означенным бумажным патроном, которая и точнее, и дальнобойнее, и во много раз скорострельнее тех фитильных аркебуз. Самый весомый аргумент в любой конфликтной ситуёвине с любым количеством точно таких же африканских негров, только ещё более замшелых античных времён…

— Они что, прямо на самом деле падают на землю? — усомнилась гетера, когда ей рассказали о парочке случаев, — Разве не просто убегают?

— Да ведь ты же сама только что видела, — напомнил ей спецназер.

— Ну, женщины обычно пугливее мужчин.

Мы как раз постреляли из наших винтовок, что и привело невольно к наглядной демонстрации этого эффекта. В принципе-то выстрелы из огнестрела на всех в античном мире впечатление производят. Привычки-то ведь к их грохоту нет ни у кого, так что все за гром с молнией принимают. И шугаются, конечно, все, но негры — в особенности. И наши испанцы, и финики, и берберы — кто вздрогнет, кто замрёт, кто и пригнётся или присядет, кто сиганёт в кусты, дабы заныкаться, но черномазые — это что-то с чем-то. Мы очередной залп по мишеням дали, а тут как раз идёт одна из кернских "тоже типа финикиянок", но негритоска негритоской — чёрная, кучерявая, на башке корзина со стиранными тряпками, и если бы не финикийская туника, так раздень её, и от обычной негритянки хрен её тогда отличишь. Мы бы дали ей пройти, но она со спины приближалась, а мы целимся уже по мишеням, и вся окружающая обстановка нам уже параллельна — есть ты, есть мишень, ну и мушка с целиком, и даже спуск, свободный ход которого ты выбираешь пальцем, уже где-то на периферии сознания, сконцентрированного на удержании прицельной линии… Шмаляем, короче, так эта дурында как шла, так и распласталась прямо на тропе, вжимаясь в землю. Даже не взвизгнула, кажется. Оглядываемся, наблюдаем эту картину маслом — "гречанка" наша аж испугалась, не отбросила ли черномазая коньки, а та глаза открывает, едва башку приподняв, видит, что мы нормально стоим, медленно и опасливо подымается сама, затем хвать свои тряпки, хвать корзину — и бегом от нас. Можно, конечно, и тунику финикийскую надеть, и язык вызубрить, и манерам научиться, но гены-то ведь никуда не делись. Умора, млять!

— У них и мужики такие, — заверил её Володя, — Лесные — и те пригибаются все, а кто-то и заляжет за корягой, а уж степные — все валятся ничком без звука, редко кто самый храбрый только на четвереньки…

— Но почему?

— Они все родом из открытой засушливой саванны, — пояснил Серёга, — А там и в сухой сезон бывают грозы — облаков нет, дождя нет, только ветер и молнии с громом. А молния — она же, где повыше, туда и бьёт. Если есть скала — ударит в скалу, есть дерево — ударит в дерево, а если поблизости нет ничего выше стоящего человека, так кто не успел упасть ничком, того она и поразит, и чаще всего насмерть. Хочешь жить — скорее падай при громовых раскатах на землю, вжимайся в неё поплотнее, ну и молись духам племени, чтобы какой-нибудь замешкавшийся раззява не оказался рядом. Вот кто научился падать, не рассуждая, те только и оставили там после себя потомков. За поколения закрепилось.

— И нескольких таких труб достаточно, чтобы остановить целый отряд дикарей? — въехала "гречанка", — Это тогда большая сила!

— А у нас здесь этих громовых труб уже два десятка! — тут же распустил перед ней павлиний хвост генерал-гауляйтер.

— Ого! — гетера явно впечатлилась, — А в Тарквинее они есть?

— Вместе с теми, которые туда доставят в этот сезон, там будет две с половиной сотни, — ответил я ей спокойненьким таким тоном, — Это лёгких ручных вот этого образца, а тяжёлых вертлюжных такого же типа будет полсотни. И десяток больших орудий.

— Ага, не считая флотских, — добавил с ухмылкой спецназер.

— Опять всё лучшее для Тарквинеи! — проворчал наместник Горгад.

— А куда тебе столько? — поинтересовался я, — На Антилии водятся крокодилы и дикари, с которыми надо держать ухо востро, и это не черномазые — хоть и пугаются тоже, но ничком не падают. А от кого здесь отстреливаться тебе? Там в море водятся ламантины вроде очень больших тюленей, которых не взять стрелой, и их там полно, а африканские в море далеко не заплывают, и у тебя здесь их нет вообще, а ближайших ты найдёшь только у самого африканского берега, когда у тебя появится флотилия. И на кого ты собираешься охотиться прямо сейчас?

— Ну, я же не прошу столько же, сколько и туда. Раз уж там они нужнее — я тоже всё понимаю, но всё-таки вы могли бы хоть немного добавить и нам.

— В том длинном ящике, который мы выгрузили в твой арсенал, ещё пять штук, — утешил я его, — У тебя их теперь больше, чем людей, умеющих обращаться с ними.

— А на Бразил вы сколько отправляете?

— На Бразил — ни одной. Там им тоже не на кого охотиться, а самих их слишком мало, чтобы соваться раньше времени на материк. Обойдутся пока. Как видишь, никто не держит Горгады на последнем месте — просто везде своя специфика…