– Четверо сгорели, а вы соскочили?

– Соскочили.

– Как такой расклад вышел?

– Они все на площадь ломанулись! – кинулся объяснять Ёкарь.

На лице его ясно читалось, что лучше бы Ёкарь кинулся головой в прорубь. От вора отчаянно несло едким потом. Ноги Ёкарь сжимал так, будто ему срочно требовалось по малой нужде, и он едва сдерживался, чтоб не напрудить в штаны.

– Там их фараоны с дубаками[2] и повязали! А мы с Филином – на второй этаж, и в окно! Которое во двор. В сугроб сиганули, потом дворами, ё...

– За фарт спросу нет, – веско заявил Лютый.

У Кости отлегло от сердца. Ну, самую малость.

– Ещё кто сдёрнул? – поинтересовался хорёк.

Костя пожал плечами:

– Не знаю. Не видел.

– Не видели, ё! Как шухер, мы давай ноги рисовать!..

– Нишкни, – велел Гамаюн.

Ткнул пальцем в Костю:

– Ты говори. Что сказать хотел?

Костя с трудом проглотил ком в горле.

– Нас семеро было. Четверых повязали. Значит, ещё кто-то сдёрнул, окромя нас.

– Счетовод, – хмыкнул в усы Лютый.

И вытащил из пачки папиросу. Чиркнул спичкой, прикуривая. Филину дико захотелось курить, но спросить позволения он не решился.

– Кто же?

– Гастон, ё! – не вытерпел Ёкарь. – Кто ж ещё?!

– Гастролёр, – уточнил Филин. – Который нас на дело собирал.

– Верняк, гастролёр! Сто пудов!

– Гастон, – птица-Гамаюн щёлкнул клювом, раскусил имя как орех. – Кто таков? Из деловых, или так? Вас, балбесов, как нашёл?

Следующие четверть часа Филин с Ёкарем стирали языки до корней. Наперебой докладывали: срисовал, значит, их Гастон на базаре. Что они делали на базаре? Промышляли по мелочи. Сам подставился под покупку[3], потом возник в переулке, где жиганы делили бабки из его лопатника.[4] Что сделал? Наставил наган. Лопатник забирать не стал, подарил. Вперёд, мол, плачу! Предложил дело, объяснил, что к чему. Куда банковских карасей складывали? В его мешок деньги кидали, в Гастонский... Не на пол же, ё?!

Костя даже успокоился. Гастон нужен весовым, точно, Гастон.

– Сколько он взял?

– Не знаю, – растерялся Филин. – Я не считал.

– А ты прикинь, прикинь, – ласково посоветовал хорёк. – Без прикида гробы шьют.

От хорьковой ласки у Кости скрутило живот. Сам Филин успел прибрать к рукам полторы косых[5] без двух целковых – как дома посчитал, на радостях песню затянул! Теперь сеструхе на самолучших докторов хватит, и на свадьбу со студентом, и самому останется на разгуляево! Сколько ж тогда Гастону досталось?!

– Думаю, косых пятьдесят, – с осторожностью произнёс Костя. – Не меньше.

И сладко ужаснулся названной сумме. Это ж агромадная куча грошей! На три жизни хватит!

– Уверен?

– Прикинул, как велели...

– Счетовод, – повторил Лютый.

И обернулся к Гамаюну:

– Гастролёр шпану под фараонов подставил, а сам сдёрнул. Это чухня, закос правильный. Дураков учить надо. Эти тоже сдёрнули – видать, фартовые. Ну, пусть ходят своими ногами. Не возражаю. А вот куш... Нехилый куш пёс унёс.

– Он кассира завалил, – рассудил Гамаюн. – Больше некому.

– Потому и шухер по городу. Мокрый гранд.

– Фараоны как с цепи сорвались.

– На бану[6] второй день работы нет! – взвизгнул хорёк. – Городовые всех трусят, борзые на каждом углу!

– По Москалёвке шмон... Моих замели.

– Всюду шмон! По хазам ховаемся, ветошью отсвечиваем.

– Боком гранд вышел!

– Меркую я, Гастона этого сыскать надо.

– Зачем?

– Пусть делится. За беспокойство платить надо.

– Верно говоришь. Сыскать, потом записать[7].

– За что? За подставу?

– Подстава – чухня. За гастролёром иной грешок: не зашёл на хазу, не уважил. Слова доброго не сказал. Подставу простить можно. А то, что весовыми пренебрёг... Не помилую, Гамаюн.

– Это уж какой расклад выйдет, Лютый.

– Да какой тут расклад?!

– Ты на меня глотку-то не дери. Ежели Гастон сам куш отдаст... Тогда Бог с ним, пусть ноги делает. Треть ему оставлю, на пропой. Не отдаст – твой он, Лютый.

О Филине с Ёкарем весовые забыли, словно тех и не было в горнице. Ох, накаркал! Вспомнили.

– Слыхали, шпана?

– Ничего не слышали, ничего не видели! – поспешил заверить Филин.

Он очень старался, чтобы голос не дрогнул.

– Глухие, ё!

Гамаюн усмехнулся – впервые за весь разговор.

– Видал, Лютый, какие ушлые хлопцы пошли? Шелупонь, а с понятием. Возьмёшь под крыло? Из твоих, вроде, кого-то замели?

Лютый поскрёб шрам на скуле:

– Видно будет. Первое дело – гастролёр.