– Что ж вы, сударь, в таком-то виде на деловую встречу заявились?

Портье с осуждением качал головой.

Сбоку от стойки размещалось ростовое зеркало: венецианское стекло в золочёной резной раме. Миша глянул: батюшки-светы! Варнак, каторжанин: небрит, щёки горят, глаза запали... А пальто? А брюки?! У Никифоровны казалось, отчистил, а тут, при ярком свете электрической люстры...

– Простите великодушно, я только с поезда, двое суток на ногах. Ещё карета «Скорой помощи» у базара застряла, – Клёст с покаянным видом развёл руками. – Помогал вытащить, измазался.

Портье заметно смягчился:

– И рад бы проводить вас к Алексееву, но он у нас не проживает.

– Как – не проживает?!

– Увы, скверная коллизия вышла: водопровод прорвало. Константин Сергеевич хотел заселиться, но номеров пригодных не осталось...

Досадуя, что зря потратил драгоценное время, Миша уже развернулся уходить, но его догнал подарок судьбы:

– Он нам адресок свой оставил. На случай, если номер появится. Вам записать?

– Да, конечно! Буду вам премного благодарен!

Портье зашелестел бумажками на конторке, обмакнул в чернильницу ручку с золотым пером.

– Если вас не затруднит, господин агент, передайте Константину Сергеевичу, что номер для него готов. Ждём его с нетерпением.

– Непременно передам!

Сразу по адресу он не пошёл. Сыскал одёжную мастерскую, заказал чистку пальто. Нельзя в таком виде по городу ходить! Верхняя одежда приличная, а вся в грязи. Нехорошо, подозрительно. В глаза бросается. Никак нельзя так ходить!

– Завтра к полудню будет готово.

– Мне срочно! Чем скорее, тем лучше.

– Быстро, сударь, только кошки родятся.

– У меня при себе нет другого пальто! В чём я домой пойду? Плачу полторы цены.

– Две.

Миша сунул руку под пиджак, сжал рукоять «француза», сунутого за пояс. Хорошо, заранее перепрятал. Оставил бы в пальто, была бы драма. Сжал, отпустил, улыбнулся:

– Ладно, изверг, две.

– Присядьте, подождите.

Ждать пришлось долго. На дворе стемнело, когда Клёст, расплатившись, вышел из мастерской. Оно и хорошо, что сумерки. Меньше подозрений. Побриться бы ещё...

Он хотел зайти в цирюльню – вон, и окна горят! – но лихорадочное возбуждение гнало Мишу вперёд. Он в шаге от цели! Сегодня же избавиться от мерзкого кошмара – и уехать из этого проклятого города, поставить крест на последнем деле! Да, последнем! Нечего скалиться из-за плеча, бес!

Посмотрим, чья возьмёт.

Вот эта улица, вот этот дом. Вот эта барышня, и лестница, воняющая кошками, и квартира на четвёртом этаже...

– ...я душевно...

– Извиняюсь, – выдохнул Миша, начиная закипать.

– …по какому, вы сказали, делу к Константину Сергеевичу?

– По торговому.

– А именно?

– Сделку надо утвердить.

– И без Константина Сергеевича никак?

– Никак.

Дверь захлопнулась. «Поговорили!» – злобно подумал Клёст, но тут в квартире ещё раз лязгнуло, и дверь с гостеприимством распахнулась. Из-за спины тётки, закутанной в тёплую шаль, как капустная кочерыжка – в листья, с любопытством выглядывала женщина помоложе. Внешнее сходство криком кричало: дочь.

– Заходите, милости просим! Выпьете с нами чаю, а там, глядишь, и Константин Сергеевич вернутся.

– Его что, нет дома?

– По делам ушёл. Да вы заходите, не стесняйтесь! Он скоро будет.

– Откуда вы знаете, что скоро?

– Так ведь время позднее! В такое время только дома сидеть...

– Благодарю, – Миша церемонно поклонился. – Я лучше завтра приду, с утра. Моё дело до утра терпит. А Константин Сергеевич, небось, усталый вернётся. Отдохнуть захочет, а тут я с торговлей. Спокойной вам ночи...

Спускаясь по лестнице, он слышал, как наверху щёлкают, брякают замки и цепочки. Они щёлкали, а Миша вёл тайный разговор с бесом. В городе ты, бес, никуда не делся, слава богу. Гуляешь? Честных христиан с пути сбиваешь?! Гуляй до поры, а потом в тартарары. Хорошо, что тебя дома не оказалось, дружок. Пришлось бы тогда валить и тебя, и старуху-процентщицу, как студент Раскольников в криминальном романе Достоевского, и дочку её, как это сделал раскольник[1] Герасим Чистов, прототип студента, зарубивший топором сразу двоих женщин. Я тебе, чёртово отродье, не Раскольников, и уж точно не Чистов – пережил бы как-нибудь без особых терзаний. Но лишний грех на душу брать не хочу.