Он с близнецами двинулся куда-то в сторону.

Вайенс перестал беспокоиться на его счет…

Но и в комнате Евы он не нашел её.

Никто ему не открывал. Прислушавшись к тишине внутри, Вайенс понял, что никого там нет, и сердце его вновь почуяло недоброе.

Когда праздник начал затихать, группы гостей поредели, а Ева так и не появилась, Вайенс, теряя остатки самообладания, бросился в крыло здания, где, располагалась комнаты, отведённые Вейдеру.

Ему указали дверь в апартаменты ситха, и Вайенс, еле переведя дух, одёрнув одежду, приведённую в беспорядок, пока он бегал между гостей, положил руку на ручку двери, и…

Он не постучал.

Он не посмел.

Прислушиваясь к тишине, он склонялся к плотно закрытым дверям, и ему слышались какие-то звуки. Кажется, у Вейдера кто-то был.

Вайенс провёл всю ночь, шагая по галерее.

Он до последнего надеялся, что Вейдер появится один и откроет свою дверь, но с каждым мигом эта надежда таяла. Снова и снова подходя к двери, Вайенс прижимался к ней и, словно животное, принюхивался, стараясь уловить аромат Евы, просочившийся в какую-нибудь микроскопическую щёлку, и из глаз его лились слёзы.

Он уверен был, что Ева там.

Под утро он задремал прямо на лестнице. Точнее, это был не сон, а какой-то коматоз, смешанный из дрёмы, лихорадочного возбуждения, обрывков мыслей и боли.

Звук открываемой двери заставил его встряхнуться, Вайенс в один миг оказался на ногах, и Ева, выходящая из комнаты Вейдера, столкнулась с ним нос к носу.

Кажется, она тоже не спала всю ночь. Её глаза покраснели, и веки чуть припухли.

И ещё — от неё пахло.

Обострившимся обонянием, как зверь, Вайенс учуял, что от Евы исходит тонкий запах интимного свидания, запах возбуждения и сладкого пота, и Орландо изо всех сил сжал зубы, чтобы не разораться в истерике тут же, на лестнице.

— Как ты могла! — выдохнул Вайенс, сжимая кулаки, и лицо его побагровело от стыда, отчаянья, и подступивших к глазам слёз. Кажется, одна капля предательски упала с ресниц, и Вайенс почувствовал, как его лицо дрожит и горит от стыда.

Ева, в утренних сумерках похожая на осенний бессмертник, — красивый, яркий, но совершенно растрепанный цветок, — с нескрываемой издёвкой глянула на Вайенса. Кажется, она позабыла свою бесстрастную ледяную маску на подушке Вейдера, и на Орландо смотрели совершенно бесстыжие, развратные глаза, а на таких строгих обычно губах блуждала довольная улыбка. Кажется, Ева даже покраснела и прикусила губку, вспомнив что-то из прошедшей ночи, но это была краска не смущения, нет. И она совершенно не смущалась от того, что Вайенс застал её у дверей ситха.

Ева кутала плечи в свою меховую накидку, но Вайенс не мог не заметить, что платье на ней порвано, но и это не трогало женщину. Сейчас ему казалось, что его отчаяние и боль, которую она причинила, только забавляют её.

— Я говорила вам об этом, — холодным голосом, так не вяжущимся с довольным видом, произнесла она. — Я говорила, что люблю Дарта Вейдера. И так будет всегда. Вы настаивали на наших отношениях — что ж, пожинайте теперь плоды вашей глупой настойчивости. Или отступитесь — я снова предлагаю вам разорвать наше соглашение.

— Чтобы ты досталась ему?! — взревел Вайенс, замахиваясь.

Но, разумеется, он не посмел ударить, хотя Ева и подставила ему с готовностью щеку. При этом из глаз исчезла мечтательная томность, и они снова стали обычными — яростными и холодными, и улыбающиеся губы, красные от ночных поцелуев, превратились в тонкую узкую белую полоску.

— Что?! Нет?! — злым голосом произнесла она, внимательно рассматривая дрожащее мокрое лицо Вайенса. По его щекам слезы уже прочертили блестящие дорожки — он рыдал, не скрывая своих чувств. — Вот поэтому-то я и пошла к нему.

Ева, оправив накидку, запахнув её поплотнее, чтобы не так бросалось в глаза разорванное платье, отвернулась от Вайенса и быстро покинула лестничный пролёт, оставив его одного беспомощно плакать от ревности и бессилия и в ярости кусать себе пальцы.

И всё-таки он любил её…

Любил эту чёртову девку Вейдера, эту проклятую стерву!

Вернувшись в свою комнату, он застал там Ирис. Нимало не смущаясь, женщина улеглась спать на его постели, и спала она обнажённой. Осторожно присев на краешек кровати, Вайенс некоторое время сидел молча, разглядывая её спокойное лицо, и по щекам его текли слезы.

Он осторожно поправил на её плече одеяло, и Ирис мгновенно проснулась, словно ожидала этого прикосновения всю ночь.

Одного взгляда ей хватило, чтобы понять, что произошло.

— Она была с ним? — быстро спросила она. Вайенс лишь кивнул.

Внезапно Ирис нестерпимо стало его жаль. Его одержимость, его боль, его жгучее, разрывающее отчаяние словно передались ей, и она на миг ощутила всю глубину пожирающей его страсти и страдания.

Это они день за днем разрывали его душу; это именно они, а не кровь Императора и не Сила сводили его с ума; это именно безответная, всепожирающая страсть нашёптывала в уши безумие, — и он делал всё, чтобы умилостивить своего бессердечного, беспощадного, глухого к его мольбам священного идола — Еву…