Когда вокруг начинают рушиться государственные основы, отменяются, казалось бы, незыблемые доселе «правила социалистического общежития», разрушаются мифы, считавшиеся истиной, развенчиваются кумиры, а самое главное, когда наступает материальная нужда и неуверенность в завтрашнем дне, тогда поведение людей может сильно измениться – у них «отказывают тормоза». Именно это происходило в самом начале девяностых, наступило всеобщее ожесточение, падение нравов.19 Страна стремительно катилась в пропасть, а западные доброжелатели усердно натирали перед ней склон, как спортсмены в новомодном кёрлинге.

Успокоительное средство

Недостаток единоличия во власти, так же как и личностная слабость верховного вождя для России всегда были губительны. В этом её историческая специфика. Накануне кончины СССР будущий первый президент России Ельцин проявил умопомрачительную по меркам российской империи щедрость – в августе 1990 года он публично предложил 16-ти российским автономиям: «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить».20 Похоронив Советский Союз, он столь же щедро начал раздавать младореформаторам, облепившим его как мухи, властные полномочия. Они тут же сломали сложный, громоздкий, но слаженный (в их понимании – примитивный) механизм советского государства. Весь гигантский материальный, научный, оборонный, людской потенциал был выброшен на свалку. Самые хитрые и предприимчивые реформаторы как стервятники выклёвывали самые ценные, лакомые для себя куски. Нововведения, которые они начали внедрять в России по западному образцу, не могли заменить громоздкую и неповоротливую, но надёжную управленческую машину. Поэтому реформы проводились локально в тех пределах, которые были достаточны реформаторской верхушке для воссоздания класса богатых (собственно, это и было главной целью). Соответственно, весь российский народ должен был стать классом бедных. («Если где-то что-то прибавляется, значит где-то столько же убывает» – Лавуазье и Ломоносову и присниться не могло, что открытый ими закон сохранения вещества в такой извращённой форме наглядно проявится в российском обществе).

Именно так в России воссоздавался капитализм, а по-иному и быть не могло. Какой же капитализм без богатых и бедных! Возникла реальная опасность возрождения и резкого обострения классовой борьбы, чреватой, как помнится, революцией. В 90-е годы Россию так усердно насиловали, что она вот-вот должна была, по выражению В.И. Ленина, забеременеть.

Но в гарвардских, стэнфордских, оксфордских и прочих бурсах, которые заканчивали наши новоявленные реформаторы, наследие классиков марксизма-ленинизма не игнорируется, оно внимательно изучается и преподаётся. Это делается из абсолютно практичных соображений – в поисках способов обуздания классовых противоречий. Один из рекомендуемых рецептов: народу надо давать подачки и развлечения. Впрочем, это придумано гораздо раньше – ещё в первом веке н.э. римский поэт Ювенал в качестве средств завоевания и удержания патрициями политической власти называл хлеб и зрелища. Данное средство не спасло Римскую империю от падения, но ничего лучшего для максимально долгого удержания власти и отвлечения народных масс от бунта пока не придумано.

Младореформаторы 90-х отвлекали российский народ теми же методами. Вместо хлеба разбрасывали сначала ваучеры, потом ножки Буша. В качестве развлечения гражданам была предложена увлекательная игра в «истинную демократию». И ведь получилось! Классовая борьба не возобновилась и бунт не состоялся. Русский мужик не запряг и не поехал. Народ вожделенно начал играть в эту демократию, забывая о тяготах и лишениях (так муравьи начинают бешено суетиться и бегать, восстанавливая свой внезапно разрушенный кем-то муравейник). Многие граждане, особенно взрослое поколение, воспитанное в духе советского патриотизма, увидели в новой демократии возможность реального обновления власти и преодоления застоя.21

И это ещё не всё! Россиянам подвесили ещё одну «морковку» – «американскую мечту».22 Новые капиталисты пригласили доверчивых граждан к «равноправному сотрудничеству». Скупая советские предприятия, они выдавали бывшим членам трудовых коллективов мизерные пакетики акций, и те начинали чувствовать себя бизнес-партнёрами (как приснопамятный Лёня Голубков). У кого не было акций, те вкладывались своими грошами в финансовые пирамиды и тоже ощущали себя маленькими капиталистами (правда, недолго). Но главным средством народного успокоения в новой России стала именно демократия как способ личного приобщения граждан к формированию власти. Новая демократия стала этаким надёжным противореволюционным контрацептивом.23

Не удержусь от метафоры. Во время роения десятки тысяч рабочих пчёл (до половины всего поголовья улья) входят в псевдосексуальный экстаз, теряют всякую бдительность, никого не жалят, не носят нектар в родной улей – они все одержимы идеей создания новой семьи. Ни одной из этих пчёлок не суждено стать ни мамой, ни папой, ни даже любовницей – пожужжат и успокоятся. При этом вторая половина пчёл остаётся в родном улье, продолжает усердно трудиться, чистит и защищает свой дом, делает мёд и кормит потомство. Потом пчеловод ловит рой, сажает его в прежний или в новый улей, где пчёлки вскоре затихают и берутся за ум – начинают работать.

Россия в 90-е годы была подобна роевому улью. Народ возбудился от гласности и перестройки. Большинство продолжало покорно трудиться (за копейки или даже бесплатно, надеясь на выплаты потом). Но наиболее активная часть возбужденных граждан рванула кто в бизнес, кто в политику, уповая на всеобщее равенство шансов в условиях новой истинной демократии. Люди гораздо умнее и хитрее пчёл, их мир богаче и разнообразнее, поэтому иногда некоторым из них удаётся поймать удачу – очень немногим в бизнесе и практически никому в политике. Но от этого «американская мечта» не теряет своей магической привлекательности. Самые неугомонные после неудач заходят на второй круг, на третий… Счастливчики, поймав удачу в бизнесе,

идут в политику. И в этом случае процент успеха становится гораздо больше.

Прелесть демократии заключается в том, что процесс идёт непрерывно, многократно повторяясь. Благодаря этому, неудовлетворенность властью не скапливается в головах граждан, не вызывает воспаления мозгов и не приводит к бунтам, революциям и прочим социальным эксцессам. Общество успокаивается путём периодического участия в демократических выборах (процедура аналогична средневековому кровопусканию, действительно облегчавшему самочувствие больных).