Принимала его, естественно, сама Эльза Трофимовна, садила рядом с собой нашего преподователя и устраивала проверку на вшивость.

Ну, а нам какая разница, по большому счету? Так или иначе, тройку поставят, чтоб год перевалить, экзамен этот, по-немецкому, — не главный, главный в Литинституте — это творческая состоятельность. Ну, а у меня вроде ничего с творчеством было — немного состоятельно.

Пошел и я сдавать… Чего мне бояться? Сколько есть знаний по немецкому языку — все мои, чужого мне — не надо. А эта Эльза Трофимовна, хоть сама и божий одуванчик, а очень требовательная оказалась, даже категоричная. В общем, не сдал я экзамен, как ни крутился, завернула она меня… Другие проскочили, а я — нет. Один остался у разбитого корыта. А другие-то ничем не лучше меня, знаниями не блещут. Понимаю, что она меня за что-то невзлюбила и все. А за что? Убей — не знаю! Не дурней вроде других.

Пошел на следующий день сдавать проклятый немецкий — и опять не сдал, даже со второго раза!

Пошел еще через неделю — она сказала, чтоб подготовился основательно и опять нулевой результат. Не хочет она принять.

— Вы, — говорит, — Белокопытов, немецкий язык не знаете и, что самое страшное, — не хотите знать!

Вот те на! Как это не знаю?

— Как это, — говорю, — не знаю? Я и в школе по нему учился хорошо, твердым четверочником был. Не может такого быть в природе, что я его не знаю. Знаю — и не хуже других!

А она давай со мной перепираться:

— А вот и не знаете!.. Не знаете!.. — как в детском саду.

Я тогда быка за рога.

— Все равно ваш немецкий у нас не главный предмет! — А у нас действительно, помимо творчества, главными считались идеологические предметы, всякие там марксистско-ленинские философии, диаматы, истматы и эстетики. Тьфу — на немецкий! Наплевать и размазать.

А ее это вроде как сильно возмутило.

— Как это, — говорит, — не главный?! — Обидно ей стало за немецкий язык. — Теперь считайте, что он для вас самый главный стал! Идите, говорит, — на каникулы, готовьтесь… А осенью приедете, если не сдадите, я вас не переведу — и вас отчислят!

Ничего себе, думаю, заявочки, достал меня ваш немецкий язык! Устроила мне бабушка праздник! Я летом отдыхать привык, а она хочет меня в тележку запрячь, учить эту немецкую дурь! Да не буду я его учить, делать мне больше нечего! Мне уже двадцать семь лет! Все умные люди к этому возрасту уже умерли или погибли! А я все живу! Так она решила мне медленную казнь устроить!

Так я и поступил. Лето мне для того и дано, чтоб сил поднабраться, а не растрачивать последние силы и нервы на всякие глупости. Закинул я учебник по немецкому куда подальше и давай отдыхать на всю катушку! Так за лето наотдыхался, что чуть живой в Литинститут приехал…

Не успел прийти, а она сразу — ко мне, как коршун на добычу, отловила чуть не в первый день.

— Ну, как, — спрашивает, — Белокопытов, подготовились?

— А как же! — отвечаю я гордо, мне уже терять нечего.

— Давайте тогда сдавать.

Пошел я сдавать… Немного почитал, немного перевел, поговорил немного на немецком. Она меня — спросит, я — отвечу… И, чувствую, опять что-то не так, не устраивают ее мои ответы… «Да-а, — думаю, — бабушка, отчего же ты меня так невзлюбила? Ведь я же хороший парень, мне еще жить да жить…»

А она еще немного повозилась, видит, — что толку нет, и собрала все учебники в кучу: прием закончен.

— Все, — говорит, — Белокопытов, до свидания… На каникулах вы не готовились, мы с вами расстаемся… — и показывает рукой, чтоб освободил помещение.

Поднялся я, и так мне противно стало.

— Как же так? — говорю. — Ведь я же уже на третьем курсе, нельзя меня выгонять!

Не то чтобы я испугался, нет, но так мне эта канитель и глупость со сдачей и пересдачей неприятна стала, что разозлился я очень. Думаю: «Идите-ка вы все… не знаю куда, со своим немецким языком! Достали вы меня… Делать мне больше нечего, сидеть здесь только и кривляться!» отсолютовал ей и пошел вон…

А она мне тогда говорит, видимо, усовестилась:

— Вот что, Белокопытов… Я, конечно, могу вас перевести, поставить вам необходимую тройку, но с условием, что вы в мою группу перейдете.

Я — возликовал! Чуть до потолка не подпрыгнул. Обернулся — улыбка во весь рот.

— Спасибо, — говорю, — Элъза Трофимовна, с большим удовольствием к вам перейду… Непременно…

Сразу бы так и сказала, стоило меня мучать.

И, правда, перешел я к ней… И так стал хорошо учиться, что в пору себе самому завидовать. На одни четверки! Хотя, на самом-то деле немецкий язык я, конечно, лучше знать не стал, просто присутствовал на уроке и переодически кивал ей с умным видом, дескать, все понимаю и со всем согласен. Выказывал ей свое почтение и уважение.

И госэкзамен по немецкому языку сдал с первого раза. На твердую четверку. Понравилось ей, что я толковый молодой человек. И она мне понравилась: хорошим человеком оказалась, только надо было ей вовремя знаки внимания оказывать, как, впрочем, и любому другому.

А как себя с ней вести, меня Андрей Новиков научил. Он знаменитое стихотворение «Сушка полиэтилена» написал. Вообще-то он немного заикался, а уж про немецкий язык и говорить нечего. Двух слов связать не мог! Но ходил у нее в любимчиках, потому что постоянно глядел на нее подобострастно.