Мы с мичманом Дмитриевым удивлённо переглянулись.

— Семён Петрович, нас тут всего двое, ты третий, куда полсотни яиц, ребятишек корми!

Когда почтенный казак понял, что его приглашают за стол и великий князь самолично разливает им же принесённую настойку, впал на пару минут в ступор.

Но потом выпил чарку, поднесённую Константином, закусил, выпил вторую и начал рассказ о непростой, но дюже интересной жизни казаков Амурского казачьего войска.

По словам атамана, жилось станичникам спокойно и раздольно, земли полно, урожаи хорошие, когда угадаешь с погодой. А она тут непонятная, непостоянная. Но репа — морковка и прочий овощ вырастает каждый год изрядно. Коров и свиней пока немного, потому и разводят побольше кур, так что яиц много, ешьте на здоровье, ваше императорское высочество. Когда же великий князь посоветовал кур подкармливать мелко порубленной рыбой — и скорлупка прочнее становится и зерна меньше уходит, ведь курица он что свинья — жрёт всё подряд, только сыпь, атаман совершенно ошалел от глубоких познаний Константина в сельском хозяйстве. Одно только печалило почтенного казака — конфликтовал он с моряком Невельским, а тот, став обладателем изрядного количества шанцевого инструмента, станицу Константиновскую всячески зажимал, жалел пил и лопат, хотя и было в Николаевске-на-Амуре и того и другого в избытке.

Утешил Семёна Петровича, во Владивостоке запас изрядный нужных в хозяйстве предметов. Как снег сойдёт, милости просим в гости. Дорогу строить будем от города-порта на Амур и как ра з на Константиновскую выйдем — это ж какая выгода — и река и дорога, сколько народу проезжать будет!

Ошалевший от открывающихся перспектив казак отбыл домой, получив указание к весне готовить изрядное количество цыплят, коих надлежит переправить в славный город Владивосток «тропой Поскрёбышева».

Поручик Скурихин, после продолжительного разговора на улице с атаманом (случайно в окно увидел) пришёл с повинной, — посчитал бравый гвардеец, что не понял великокняжеского замысла и не уделил должного внимания строительству дороги на Владивосток.

Успокоил служаку, похвалил за дом, баню, отметил хорошее качество постройки казармы. Объяснил, что валить лес и проектировать будущий тракт пока рано — мало ли как петляет сейчас «тропа», а тракт пойдёт немного, но по другому. Налил и ему атаманской наливки…

Мичмана Дмитриева отправил 20 января 1845 года вместе с фельдъегерями.

— Счастливого пути, Сергей Павлович. Помните, вы мой личный посланник, подотчётны только мне и никому более, кроме государя императора, разумеется. Надеюсь, что вам удастся «всколыхнуть» московское общество. Брату я написал о вас, — примут и помогут. Бывайте везде, где приглашают, пейте мало, говорите много. Ну, или пойте, не зря же новые песни везёте.

— Ваше высочество! Не сомневайтесь, все силы положу!

— Знаю, верю в вас.

Погостевав в Константиновской с неделю, прихватил следопыта Поскрёбышева и двинулся в обратный путь. Всё-таки я генерал-адмирал, мне положено если не в океане, то близь океана находиться. И по сестрёнкам-кореяночкам соскучился, если честно. Дело-то молодое — всего лишь семнадцать годочков недавно стукнуло! Вся жизнь впереди. А на Аляску ещё попаду. Да и что там от Владивостока до Аляски? Пустяки!

Победная весна сорок пятого года! А какая ещё может быть весна в сорок пятом, пусть даже и в одна тысяча восемьсот сорок пятом?!

Нет, молниеносной и победоносной войны не случилось, китайско-маньчжурская клика не дерзнула ввязаться в драку с грозным северным соседом, внезапно проявившим интерес к дальневосточным окраинам. Два сына императора поочередно прибывшие на Амур и Сахалин, пекинских мудрецов и озадачили и напутали. А когда второй отпрыск российского самодержца объявил о намерении отца сделать его наместником сибирских и дальневосточных областей империи, совсем присмирели узкоглазые, предпочли «проглотить» обиду, во Владивосток, нагло основанный русскими на «фамильных династических землях Цин», делегацию отправили. Приглашали Константина прибыть к их императору, «на чашку чая», пообщаться и обсудить судьбы вселенной…

Ясно, что так завуалировано азиаты желали порешать вопрос по границе, чтоб точно знать до каких пределов собираются жадные русские «отгрызать» у Поднебесной территории.

Ехать в Пекин отказался, в ответ пригласил в августе прибыть полномочное посольство с ответственными министрами в Шанхай, куда придёт русская эскадра и на борту фрегата «Аврора» (ну хочется и тут увековечить сие славное имечко) подписать договор о вечном и нерушимом мире между двумя великими державами. По тому, как почтенный китайский дипломат немалого ранга, по виду вылитая игрушка — «болванчик из Китая», спешно закивал, я понял — выиграли!

Да и то, когда по осени 1844 я вывалил полковнику Гамильтону всю информацию которую помнил из курса средней школы (а после переноса память работала ого как) о грядущем восстании тайпинов, о страшной гражданской войне и ясно дал понять — не верю в китайские армии южных провинций, не дойдут они до Амура. Ну а маньчжурские части, случись заварушка, будут так потрёпаны казаками, что восстание на юге, которое пока только зреет — начнётся мгновенно. И также, в один миг, сметёт династию Цин…

Старый колонизатор, за мзду немалую работавший и на Пекин (не в ущерб Лондону, разумеется) довёл мою убеждённость в шаткости Поднебесной до верхушки империи. А уж там, поняв, что сказками о многосоттысячных китайских армиях бородачей с севера, прекрасно осведомлённых о внутрикитайских раскладах не напутать, решили договариваться.

И прекрасно! Взяв «своё» на 15 лет раньше (Владивосток от 1844 года он того стоит, поверьте) России нет дела до заморочек раздираемого внутренними противоречиями Китая.

Новости «из России» радовали. Николай Павлович, как водится, попеняв чересчур шустрому Костику, идею присоединения Приамурья и Приморья принял в целом положительно. Впечатлённый «вербовкой» целого английского полковника, родитель интересовался, может ли тот «осветить» планы англичан и в других регионах мира, не только в Китае.