Я улыбаюсь про себя.

— Это похоже на английский язык.

— Por favor (прим.: на исп. – пожалуйста), — умоляет она, ее акцент идеальный.

Я прижимаю его к ней, чувствуя, как она открывается для меня, но не вхожу еще.

Дразню, просто ради удовольствия.

— Por favor, Матео, — она кричит в отчаянии. — Dios Mio (прим.: на исп. – боже

мой).

Она называет меня своим богом.

— Si, Эстрелла, — говорю я ей, и одним быстрым движением вхожу в нее. Она

ощущается как жар и мед, и как только я оказываюсь глубоко, то чувствую, как мое

дыхание и сердцебиение застревают в задней части моего горла. Ее жар обволакивает

меня, прося о большем, когда я начинаю толкаться жестче, быстрее. Мои яйца бьются о ее

задницу – в моем безумии они звучат как ангелы, а потребность быть в ней, похоронить

свое семя глубоко, берет верх.

Моя хватка на ее бедрах усиливается, и я держусь, когда вбиваюсь в нее снова и

снова. Она кричит, охваченная тем же безумием. Диван гремит громко о стену, и когда

мои толчки становятся более мощными, он начинает двигаться по полу, дюйм за дюймом.

Я никогда не хотел трахать ее так жестко, так сильно, как делаю это в данный момент, как

будто эрекция и легкомысленная страсть были объединены в одну ведущую жизненную

силу.

Я чувствую, как погружаюсь с ней в какое-то место – возможно, это мир, это

момент, и мне не хочется ничего большего, чем быть настолько глубоко, чтобы оставить

некоторое постоянное напоминание о себе. Она моя, вся моя; она моя сейчас и навсегда, эта красивая, нежная, мокрая женщина моей мечты и моего сердца, и я собираюсь трахать

ее, пока она не закричит мое имя.

Это не займет много времени. Она испускает этот низкий, гортанный стон, который

нарастает, и, когда она начинает пульсировать вокруг меня, сжимая мой член своим

длительным содроганием, я кончаю. Кончаю мощно, и в течение долгого времени мое

лицо искажено, бессмысленные крики вырываются из моего рта в кратковременных

вспышках болезненной эйфории.

Когда я, наконец, испускаю последние капли, то выхожу и падаю на диван рядом с

ней, притянув Веру к своей груди. Мы оба тяжело дышим, но я все еще целую вверху ее

шею и прижимаю к себе так, что наш пот смешивается, а наши ноги переплетены друг с

другом.

Я уже не в ней, но мы по-прежнему едины.

Часы на стене тикают, и мы лежим так в течение двадцати минут, ничего не говоря, просто дыша, просто существуя. Я не знаю, почему она иногда превращает меня в такого

неандертальца, но когда это заканчивается таким образом, то я не вижу, чтобы кто-нибудь

из нас жаловался на это.

В конце концов, она поднимает голову и смотрит на меня карими глазами, которые

и опустошены, и яркие.

— Итак, — говорит она, прижимая свои руки к моей груди, — теперь, когда мы по

полной оттрахались, ты расскажешь мне о своем дне? Или будешь держать эту

информацию в тайне для того, чтобы еще заняться сексом? Хоть я и всегда жажду твой

член больше всего, мои половые органы (прим.: на англ. звучит как куч) немного болят от

этого траха.

— Куч? – спрашиваю я, озадаченный, но улыбающийся при звуке этого слова на

моих губах.

Она пожимает плечами.

– Co~no (прим.: на исп. – киска).

Я слегка покачиваю головой.

— Я не уверен, что мне нравится этот куч. Это похоже на мультипликационный

персонаж, это слишком глупое название для столь чего-то такого серьезного, как твоя

киска.

Она улыбается мне, и ее лицо светится как бриллиант.

— У меня серьезная киска?

— Что ж, давай по-другому скажу, я отношусь к твоей киске очень серьезно, —

говорю я. Затем подношу свой палец к ее губам и говорю. – Сегодняшний день прошел

очень хорошо. Педро, который является владельцем, и Антонио, хотят взять меня на

должность Диего в январе. Они хотят, чтобы я был тренером.

Ее глаза расширились и сверкают.

— Ты серьезно?

— Так же серьезно, как и твоя киска.

— Матео, — восклицает она, оказываясь сверху. — Они хотят, чтобы ты был

тренером? Что относительно другого парня, того английского чувака?