свободна духом, чтобы сидеть взаперти, даже когда мы на износ занимаемся сексом, чтобы отвлечься от проблем.

По прошествии утра среды я забираю Хлою Энн из ее дневного лагеря. Вера

остается дома – в этот раз без сопротивления – и я еду туда со сформировавшимся в моей

голове планом. Я не шутил, когда говорил, что хочу поговорить с теми мамашами в

лагере, чтобы поставить их на место.

Зайдя в здание школы, где располагался лагерь, я сразу наткнулся на враждебные

взгляды. Каждая женщина глазела на меня с одинаковым выражением на лице: поджатые

губы, одна поднятая бровь, пронзительный взгляд.

Хлоя Энн подбежала ко мне:

— Папа! – закричала она, оборачивая свои ручки вокруг моей ноги. – Ты пришел.

— Какая удача, — женщина с очень темной помадой на губах шепчет другой. —

Она не должна быть снова травмирована этой puta (прим. puta — шлюха, исп.).

Я резко смотрю на женщину. — Что, простите? — я говорю достаточно громко, чтобы все могли услышать.

Женщина не выглядит испуганной. Она цепляет на лицо фальшивую улыбку, которая выглядит как обведенный мелом контур. — Как ты, Матео? Мы скучали по тебе

на прошлой неделе. Кажется, твоя дочь тоже.

— Папа, — кричит Хлоя Энн, дергая меня за штаны. — Пожалуйста, давай уже

пойдем.

Я нежно кладу руку ей на макушку.

— Всего минуту, дорогая, — говорю я и возвращаю свое внимание к женщинам. —

Знаете, я и, уверен, любые родители, присутствующие здесь, были бы вам признательны, если бы вы не употребляли таких слов в присутствии детей.

Воспитатель, миссис Каро, смотрит поверх игрушек, которые она укладывает в

коробку. Она – единственная здесь взволнованная женщина. Все остальные

присутствующие дамы все еще смотрят на меня глазами, полными лютой ненависти. И

только сейчас я понимаю, что такой взгляд был у них всегда, но я этого не замечал.

Конечно, они ненавидят мужчину, который обидел одну из них, и, безусловно, они

ненавидят Веру, которую считают шлюхой-разлучницей.

— Я не знаю, о чем вы говорите, — надменно говорит женщина с подведенными

губами. — Если кто и произносит плохие слова в присутствии вашей дочери, то точно не

я. Возможно, вам стоит пойти спросить вашу девушку-подростка, что она говорила.

Может, ей стоит помыть рот с мылом.

Женщина заходится в приступе хохота и облокачивается на подругу, пока дети не

обращают внимания. Она тоже не обращает внимания на тот факт, что среди всех именно

она ведет себя как подросток.

Я не могу опуститься до ее уровня, моей реакции она не получит. Выпрямляюсь, беру Хлою Энн за руку и увожу ее. Женщина кричит мне в спину:

— Передай от меня привет Изабель. Скажи ей, что мы по ней скучаем.

Я со свистом втягиваю воздух, но продолжаю идти. Мы уже на парковке, практически в машине, и в этот момент из ниоткуда появляется фотограф с прической

маллет и начинает фотографировать, начинают мелькать вспышки камеры.

Я немедленно загораживаю собой Хлою Энн от вспышек, объектива, и мне слышно

ее испуганное хныканье.

— Убирайся на хрен! — раздраженно говорю фотографу, вытягивая перед собой

руку. Больше всего я не хочу, чтобы из меня вылился поток бранных слов, но учитывая, что я только что сказал, то немного кривлю душой. Все-таки, эта ситуация требует к себе

больше внимания, чем другие.

— Мистер Казаллес, ваша дочь подвергается насилию?

Этот вопрос застает меня врасплох настолько, что у меня отпадает челюсть и я

могу только моргать, пока вспышка не ослепляет меня снова.

— Я прошу, на хрен, прощения? — Это уже слишком, чтобы сдержать

ругательства.

— Ваша дочь, — продолжает мужчина. Щелк. Щелк. Щелк. — Она плакала, была

расстроена, когда я видел ее в последний раз. Ваша девушка ее обижает?

— Какого хрена? — кричу я, замахиваясь кулаком, Хлоя Энн плачет. Я быстро

хватаю ее, пытаюсь разблокировать машину, усаживаю дочь и закрываю дверь, тонированные окна защищают Хлою Энн от этой сцены.

Я крутанулся, чтобы посмотреть на него, как на злоумышленника.

— А теперь, пожалуйста, какого хрена ты несешь? Никто никого не обижает. Моя