поговорить Изабель, но принимаю решение, что в этом нет смысла. Все равно это

всплывет.

— Хорошо, — говорю я. – Когда? В понедельник?

— Немедленно.

Я – труп. Изабель должно быть не в себе, раз видела статью. Никто не хочет

признавать, что он боится свою бывшую жену, но я боюсь.

— Ладно, — соглашаюсь. — Выезжаю прямо сейчас.

— Оставь шлюху дома, — командует она и бросает трубку прежде, чем я смогу

что-то ответить.

Я сглатываю и несколько секунд пялюсь на телефон, прежде чем настороженно

улыбнуться Вере.

— Изабель. Думаю, она в курсе. Мне надо ехать.

Вера выглядит так, будто хочет протестовать, но она только кивает, костяшки ее

пальцев напрягаются, сжимая ноутбук.

— Ладно, — говорит она тихо. – Мне жаль.

— Вера, прекрати, – говорю я, поднимая руку. – Я больше не хочу слышать от тебя

извинения. — Я вздыхаю. – Почему бы тебе не поискать в интернете ресторан, в котором

мы еще не были? Когда я вернусь, мы пойдем поужинаем, выпьем, займемся сексом.

Правда, хорошо звучит?

Еда, алкоголь, секс – три ее любимые вещи, но предложение даже не вызывает

улыбки на лице, только едва заметное пожимание плечами. Она действительно страдает.

Мне хочется остаться и успокоить ее, но в данный момент у меня такое чувство, что она

именно та, кто может успокоить меня.

Поездка к Изабель и Хлое Энн занимает больше времени, чем должна. Вечерние

пятничные пробки выглядят сегодня особенно сумасшедшими, и я уже вижу двух людей, дерущихся возле своих заблокированных пробкой автомобилей. Жара всех сводит с ума.

Несмотря на то, что кондиционер в моем внедорожнике включен на полную мощность, я

представляю себе, что бы случилось, если бы он сломался. Я тоже, наверное, выпрыгнул

бы из машины и начал захватывать мир, стоять на крыше автомобиля и бить кулаками в

грудь.

Прошедший месяц был адским.

Когда я добрался до дома, моего старого дома, ощущал себя, как плохо смазанные

часы. Я делаю глубокий вдох и направляюсь к парадной двери. Маленький передний

дворик, как всегда, безупречен, по нему вы никогда не догадаетесь, что здесь живет

маленький ребенок. Конечно, это все заслуга Изабель.

Я нажимаю на звонок вместо стука. Странно вообще делать и то, и другое, вместо

того, чтобы просто войти. Этот дом был моим на протяжении семи лет. Сейчас этот дом

чужой.

Когда Изабель открывает дверь, она представляет собой воплощение неукротимой

ярости. Несмотря на то, что копна ее светлых волос аккуратно зачесана на одну сторону, и

она одета в простое платье, выставляющее на показ результаты длительных занятий йогой

и пилатесом, плечи напряжены, лицо красное, а взгляд острый, как лезвие, готовый

пустить кому-нибудь кровь. Уверен, когда она откроет рот, ее язык будет таким же.

— Изабель, — говорю я искренне, хотя тоже не улыбаюсь.

— Ты опоздал, — кипит она.

Я смотрю на часы и пожимаю плечами.

— Пробки. И я не знал, что мне нужно было приехать к определенному времени.

Ее глаза сузились.

— Мне трудно поверить, что ты о чем-то не осведомлен.

И так мы подобрались к предложениям с двойным значением. Пришло время

встретиться с этим лицом к лицу.

— Зачем ты позвала меня сюда, Изабель?

Я захожу в прихожую, которая все еще пахнет лимонами и полированным деревом, и она захлопывает за мной дверь.

— Ты прекрасно знаешь, почему ты здесь.

И затем она превращается в шквал из наиболее занимательных, выразительных

оскорблений и ругательных слов, которые я когда-либо слышал, каждое из них

выстреливает в меня, как из пистолета. И, как обычно, отскакивают от меня. Я

практически впечатлен тем, как она меня называет, покрывая высказываниями типа

«плохой отец», «кризис среднего возраста» и «угроза нашей дочери», пока она не

приплетает имя Веры во все это и тогда она уже достигает моего предела.

— Она не просила его об этом, — бросаю я, пытаясь себя контролировать. – Она

просто водила Хлою Энн за мороженым.

— Моя дочь не переносит лактозу! – кричит она в ужасе.

Я хмурюсь.

— Что? Нет, это не так.

— Да, именно так! И знаешь ли ты, как много сахара в мороженом? У меня не

будет жирной дочки, заработавшей диабет еще до похода в старшую школу.